Книга Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы, страница 252 – Людмила Петрушевская

СВЕТА. Поехала, вернее. К родным, в Подольск.

ТОЛЯ. Давно?

СВЕТА. Сразу… после нашей записи.

ТОЛЯ. Насколько я представляю, туда часа полтора в одну сторону.

СВЕТА. Меньше. Час пятнадцать с метро.

ТОЛЯ. Устанет. Обратно ехать ей будет поздно. Все-таки Подольск, шпана.

СВЕТА. Она не любит нигде ночевать.

ТОЛЯ. Ну что же…

Пауза, во время которой Толя немного ближе подходит к Свете.

СВЕТА. Ты… есть будешь?

ТОЛЯ. Меня хорошо отравили в этом ресторане.

СВЕТА. Мне понравилось.

ТОЛЯ. Меня отравили.

СВЕТА. Нет, мне понравилось.

ТОЛЯ. С непривычки.

СВЕТА. Нет, мне просто понравилось, как там кормят.

ТОЛЯ. Цыпленок табака?

СВЕТА. Почему цыпленок? Я ела бефстроганов.

ТОЛЯ. Ты завтра на себе почувствуешь, что значит бефстроганов. Они на каком масле это готовят, знаешь?

Толя подходит к Свете, и вот тут она может отойти по другую сторону стола искать домашние тапочки под скатертью.

СВЕТА. Мне понравилось.

ТОЛЯ. Цыпленок табака был хорош только для зубного врача.

СВЕТА. Я ела бефстроганов.

ТОЛЯ. А цыпленок годился лишь только для зубного врача.

СВЕТА. В смысле?

ТОЛЯ. После него срочно надо чинить зубы.

СВЕТА. У тебя плохие разве зубы?

ТОЛЯ. У меня зубы отличные, ни разу не болят.

СВЕТА. Тогда что тебя волнует?

ТОЛЯ. То, что, кроме костей, нечего было есть.

СВЕТА. Поменял бы, попросил официантку.

ТОЛЯ. Не люблю подымать хай в ресторанах.

СВЕТА. Ты все равно поругался ведь с официанткой вначале.

ТОЛЯ. Но это не от большой любви. Посадила за стол с крошками, объедками.

СВЕТА. Кто сажал? Ты сам скорей сел.

ТОЛЯ. Кругом столько столов пустых, а они говорят – подождите.

СВЕТА. Подождали бы.

ТОЛЯ. У тебя ведь нога стертая.

Фраза производит какое-то действие, которое вполне можно назвать как бы звуком лопнувшей струны.

СВЕТА. Я из-за этих туфель прокляла всё на свете. Бегала, бегала за ними почти весь этот месяц, в результате взяла на полномера меньше и только позавчера.

ТОЛЯ. Это когда я тебе звонил?

СВЕТА. В этот день.

ТОЛЯ. Трудно было достать?

СВЕТА. Да белых нигде не было. Лето.

ТОЛЯ. Заранее надо было.

СВЕТА. Да так как-то.

ТОЛЯ. В конце концов, написала бы мне. Адрес я тебе свой оставлял.

СВЕТА. Я тебе тоже адрес оставляла.

ТОЛЯ. Я все бегал с дома продажей.

СВЕТА. Я работала.

ТОЛЯ. Там у нас, в моем бывшем городе, можно неожиданно что-то достать. На толкучке по субботам с рук продают.

СВЕТА. Я не люблю с рук, от покойника может быть.

Пауза. Толя стоит.

ТОЛЯ. У нас после зимы там, в моем этом бывшем городке, немецкое кладбище начало оттаивать, рушилось. Представляешь? Зимой кое-как, знаешь, забросали, и вся любовь, а весной стало проседать. Мой приятель там отхватил два красных сапога – один сам из земли показался, а за вторым пришлось порыться, и в самом неожиданном месте, как бы ногу оторванную в головах положили, причем валетом. (Смеется.) А что, мясо с костями вытряхнул, на базаре выменял. Дорого взял. Вымыл, правда, в озере. Да в озере немцы весной дыбом вставали, льдина на льдину налезала. Там мыть то же самое.

СВЕТА. Фу.

ТОЛЯ. Это я в подтверждение тебе. Кто-то эти сапоги купил.

СВЕТА. Фу как.

Толя долго смеется. Он все еще стоит.

ТОЛЯ. Вообще-то надо умыться после этого посещения ресторана. Где-то тут был мой чемодан, там полотенце.

СВЕТА. Да возьми там в ванной, наши красные висят.

ТОЛЯ. Во-первых, если уж на то пошло, негигиенично, общее полотенце.

СВЕТА. Я тебе другое наше дам, тоже красное.

ТОЛЯ. Как различать будем?

СВЕТА. Я тебе зайчика вышью.

ТОЛЯ. Зачем? На самом деле у меня тут целое приданое. Простыни есть, пододеяльники даже.

СВЕТА. На своих собираешься спать?

ТОЛЯ. Жизнь подскажет.

СВЕТА. Я с мамой лягу, а ты постелешь себе. Тогда твое приданое не пропадет.

ТОЛЯ. Не пропадет мой скорбный труд. Я стирал и гладил все свободное время. Покупал, стирал и гладил.

СВЕТА. Сам?

ТОЛЯ. Я один, как ты знаешь. В моем родном городке тоже был один, хотя мама в свое время не согласилась меня женить на одной местной девочке. Сказала, что у нее родители до третьего колена ей известны и все воры. Так что я все стираю себе и глажу до сего времени сам.

СВЕТА. Вас там в Нахимовском приучили вальс танцевать и стирать.

ТОЛЯ. Ты со мной зря не пошла на вальс.

СВЕТА. У меня нога стертая, ты бы мог пригласить Кузнецову.

ТОЛЯ. У нее свой муж для этого есть и сидел.

СВЕТА. Он бы не обиделся, если бы ты Кузнецову пригласил.

ТОЛЯ. Да, он бы не обиделся.

СВЕТА. Главное, два дела тебя приучили в Нахимовском: танцевать и простыни стирать. Одно другое дополняет, идеал настоящего мужчины.

ТОЛЯ. Почему же? Мы в Нахимовском были на всем готовом, простыни стирать не приходилось. Это вообще дело не такое. Не умею. Даже когда я на буровой работал в степях Казахстана, и то у нас повариха стирала. И в Свердловске я ведь на квартире у хозяйки жил, по договоренности опять-таки с ее простынями.

СВЕТА. Ты это все рассказывал.

ТОЛЯ. Я про простыни впервые. Первый раз в жизни простыни стирал, когда к тебе собирался. Купил, выстирал в порошке и прогладил. На купленных сразу ведь спать не будешь, через сколько рук прошли: швеи-мотористки, не говоря уже о ткачах, потом ОТК, потом на складе, дальше продавцы, покупатели.

СВЕТА. Молодец. Гигиену соблюдаешь.

ТОЛЯ. Да, я аккуратный парень, брезгливый.

СВЕТА. Брезгуешь нашими-то полотенцами?

ТОЛЯ. Я? Нет. Зачем.

СВЕТА. А почему свои привез?

ТОЛЯ. Ну так как же… Ведь я знаю. У вас на самом-то деле не густо.

СВЕТА. Не густо, но я всегда к Новому году сама себе подарок делаю: две новые смены покупаю, и спим на чистом.