Онлайн книга «Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы»
|
– Я шел четыре часа. – Как четыре? – Я шел четыре часа. – Но ты же отсутствовал двенадцать часов! И ты не был ни в одной школе! Мне звонили! И Наталья Петровна, и та новая классная руководительница! Что ты врешь-то? Застывшее лицо. – Я шел два часа до метро. – До метро? Не смеши меня. Там пятнадцать минут! – Я шел два часа до метро. – И что? – Там я катался. – Ну. – И потом два часа шел домой. – Так. От метро, не притворяйся, тихим шагом пятнадцать минут. Километр! Два часа шел один километр? Что ты врешь? – Шел. – И он, видите ли, катался! Хорошенькое дело. Все бы так, на работу не ходить, не учиться, а вместо того кататься. Восемь часов подряд, это что? Блестят глаза. Молчание. Ни шепота, ни единого слова. Оправдываться нечем, никакой логики. – Вот что. Завтра ты пойдешь в школу. Хватит. Завтра у тебя что, алгебра? Нельзя пропускать, ты что! Алгебра! Мне алгебра после школы много лет снилась, что я пропускаю. Что три месяца пропустила. Это же такой ужас охватывал (засмеялась). Потом еще у тебя физика небось. Стихи учить. Как догонишь? Нет, дорогой. Каждый день это шесть-семь уроков! Нельзя, нельзя. На это никаких возражений. – Так что вот. Всё, спи. Опять то же самое: – Я не могу ходить. – Завтра встанешь и пойдешь как миленький. Не надо мне тут притворяться. Такие пропуски будут, что потом не разгребемся. В твоих же интересах, пойми. Молчание. Лицо худело прямо на глазах, обтянулось. – Ну что с тобой? Ну что? Ну надо, надо, понимаешь? Девочка в углу в своей кроватке молчала, притаилась. Явно тоже не спала. А ей в детский сад завтра. – Мы с тобой Лизе мешаем. Она же тоже с утра должна на работу, да, Лиза? Все ведь встают и идут. Надо. Ни звука из угла. – Ну что, ну что? Что ты? Ну, спокойной вам ночи, приятного сна. Не откликнулись. Обычно хором продолжали: «Желаем вам видеть осла и козла». Поцеловала их. Холодный влажный лоб у него и теплый, потный у девочки. Влажный холодный лоб. Ледяной. Опять присела к нему на тахту. – Завтра кататься на метро не будешь, хорошо? Молчит. Только бы не ответил это свое: «Я не могу ходить». – Знаешь, вот. Завтра встанем и вместе поедем в школу. Ты увидишь, что все нормально, что ты все придумал. Я прослежу. Тебе, скажи, просто не нравится эта школа? – Не знаю, – тихо просвистело в ответ. – Ну там же твой Костик! Ты же так хотел туда! Слушай, давай пригласим его в гости, как раньше! Или сходите куда-нибудь вместе! Он шевельнулся, как помотал головой едва-едва. – Ну хорошо, сейчас ты устал. Завтра все будет нормально, вот ты увидишь. Опять то же движение. – Тебе что, там плохо? Он открыл рот, потек его шелест: – Сснаешшь… Я когда опассдываю, там в две-ряххх… Дежурные стоят ребята… Они меня не пускают, иди откуда пришшел… Потом вызывают других дежурных… – Что, бьют? – Иногда. – Часто? – Каждый день. Так. Не давать ходу этому ужасу. Не воспринимать его! Как будто ничего нет. Лучшая защита ребенка – это нападение на него. – А ты почему опаздываешь? Ты же вовремя выходишь! У нас с тобой было все рассчитано! Ты сам виноват! Нечего на ребят сваливать! Они, конечно, будут издеваться, если каждый день ты опаздываешь! – Я… Я говорил. Я больше не могу ходить. – Выдумал. Чтобы оправдать опоздание. Я все поняла! – Не могу. – Всё, всё. Завтра мы поедем с тобой, я послежу, как ты идешь. Спи. Он взял ее руку и беспомощно поцеловал. Губы сухие, как корка. Она вышла, оставив дверь приоткрытой. В коридоре по заведенному порядку горел свет (чтобы им не было страшно). Через час он начал страшно орать, не просыпаясь. Какой-то леденящий душу звериный вой. Она его разбудила, дала попить воды, прижала к себе. Лиза лежала тихо. Что-то случилось ужасное. Мальчик был средним ребенком в семье. Существовал уже печальный опыт со старшим мальчиком в школах. Приходилось ходить на родительские собрания и отвечать учительницам. Ребенка ненавидели. Его старались сбагрить, и дело докатилось до рабочего района и самой отпетой школы. Нигде не было спасу. Били, обижали, обвиняли (так виделось матери). Но он безропотно таскался туда, где его ожидали эти муки. Драться так и не научился. Не умел отметелить. Учителя обвиняли его, как ни странно, в том, что он слишком умный, видите ли. Старший тоже ходил в музыкальную школу, только по классу виолончели. Вот там его очень любили и прочили ему блестящее будущее. Туда он ездил охотно со своей бандурой, в толпе на троллейбусе. Справлялся сам. В конце концов как-то научился ладить с одноклассниками. Похоже было, что школьные бандиты его не очень терзали. Как-то он даже похвастался, что по чужим дворам может ходить безнаказанно, он знает таких людей, только назови имя, и т. д. Но на это ушли годы. Чужак, чужак он был. Была надежда, что и этот справится. Младшего ведь тоже очень любили в музыкалке, у него тоже был абсолютный слух, артистизм и тэ дэ. Только лень. И этот конфликт с сольфеджио… Маленькая брякала на пианино, пребывая пока в нулевке. Утром (а уже была почти что весна, так что рассвело) все поднялись, старший уехал сам, маленькую повез отец, а мать с ребенком поехала избывать его маршрут. Прошли полтора км до метро более-менее сносно. Спустились в метро. Вышли на Лубянке. Подождали маршрутку. Сели. Она все время хотела сказать: «Вот видишь? Все ты можешь. Но не хочешь же ты, чтобы я тебя как маленького возила?» Но она молчала. – Ну вот. Успеваем. Видишь? – воскликнула она, когда они вышли из маршрутного такси. Надо было немного пройти и сесть на троллейбус. – Ну и вот. Видишь? – повторила она, оборачиваясь к ребенку. Она уже немного ушла вперед. Остановилась, застыла. Мальчик стоял на месте, как-то тайно, про себя, легкомысленно и преступно улыбаясь. Как пойманный вор. Встречные прохожие внимательно на него смотрели, проходили, потом оглядывались. Он стоял как на эшафоте. Вернее, он не стоял, а шел на одном месте. Он перебирал ногами, не отрывая носков от земли, странно улыбаясь, с видом осужденного, который без слов убеждает всех, что совершенно невиновен. |