Онлайн книга «Тени Шаттенбурга»
|
Бородач скосился на министериала с надеждой и опаской: не забыл ли тот, ко всему прочему, и про свое обещание? А Николас прикинул: час, от силы – пара часов. Если только… – День нынче какой? – Так это… вторник. «Значит, в отличие от свояка этого доброго малого, долго я беспамятным нигде не валялся». Пальцы нащупали на затылке изрядную ссадину. Свежая совсем. Видно, по пути на дно оврага заполучил. То дерево, вросшее в склон… Впрочем, оно-то его и спасло. * * * – Ты проклятый везунчик, я всегда это знал! – Карл хлопнул по плечу с такой силой, что Николас покачнулся. – Упасть на голые скалы и отделаться царапинами! – У меня крепкая голова… к счастью. – Но как вышло, что ты позволил этим мужланам скинуть себя вниз? Клянусь распятием, на твоем месте я сам побросал бы их в пропасть! – Дельный вопрос, – барон, в отличие от Карла, смотрел на министериала совсем без восторга. – Всего лишь четверо разбойников. Теряешь хватку? – Они застали врасплох, – Николас поморщился. – Но вы правы, экселенц, моя промашка. – Промашка – это когда с перепою в ночной горшок попасть не можешь. Оруженосец не удержался, прыснул в кулак. – Карл, выйди. – Прошу прощения, господин, я… Взгляд фон Ройца заставил паренька осечься. Ойген редко повышал голос на своих людей и еще реже поднимал на них тяжелую руку, но нечастых вспышек его гнева побаивался даже Оливье Девенпорт. – Выйди, говорю. Густо покраснев, Зальм выскочил за дверь, оставив Николаса наедине с бароном. Медленно поднявшись из кресла, фон Ройц подошел к вассалу и в упор уставился на него – глаза в глаза: – Ты мне должен. Тяжелый взгляд у рыцаря короны. Придавливает, пригибает к земле, приходится прилагать усилия, чтобы спина оставалась прямой. – Я помню, экселенц. – Видимо, этого мало. Ну так я вот что тебе скажу: потеряешь жизнь, отдавая свой долг, – и клянусь, пока я жив, будут в силе и мои обязательства. Но если позволишь походя себя прикончить какой-нибудь безродной швали… – В глазах фон Ройца полыхнуло пламя едва сдерживаемой ярости, и он закончил глухим, угрожающим рычанием: – Не разочаруй меня, мальчик! Николас не опустил глаз, пережидая бурю. Стыд, гнев и страх пилили его душу ржавым ножом, точно ржаную буханку, и каждый пытался отхватить себе кусок побольше. Стыд за неосмотрительность, едва не стоившую ему жизни; гнев на барона, прибегнувшего к угрозам; страх… не за себя – за сестру. Конечно, Ворон – не тот человек, что станет вымещать недовольство на безвинной женщине, но, если Николас и впрямь его разочарует, гордый фон Ройц попросту забудет о своем покровительстве одной маленькой общине. И не вмешается, когда придет беда. – Здесь для меня каждый человек на вес золота. А от мертвецов проку никакого. Да и пасть от руки разбойника – нелепый, позорный конец. По всему видать, барон уже успокаивался, в грозовой туче над головой министериала появились прорехи. Самое время помочь ненастью рассеяться. – Это были не разбойники. Во взгляде Ойгена вновь полыхнуло пламя, но на сей раз он сдержался и, вернувшись к креслу, снова опустился на кожаную подушку, брошенную поверх сиденья. «Присесть бы и мне», – подумал Николас, его все еще качало, голова болела и кружилась, будто ею недавно зерно молотили. – Вот как… И кто же тогда? – Думаю, меня пытались убить люди аббата Германа. Вероятно, по личному его приказу. Грянет гром или повременит, подождет объяснений? Не грянул. И молния не сверкнула. – Чем же ты святого человека обидел? С девицей в монастырской келье застал? – О причинах могу лишь гадать. Но в подозрениях своих уверен. – Ну так не тяни, поделись ими со мной. А то я уж подумываю, не повредился ли ты рассудком, когда головою о сосны бился. Николас кивнул, и сразу в затылок вонзилась игла боли – длинная, раскаленная добела. Замутило, но, одолев приступ тошноты, он стал рассказывать – подробно, обстоятельно, вспоминая даже не слишком значительные детали. Барон слушал не перебивая и, лишь когда Николас умолк, спросил: – Если ты видел его не более мига, то, может, обознался? – Нет. Он настоящий гигант, да и лицо такое… памятное. Экселенц, я уверен, этот человек приносил мне ужин в келью. – Глупо. Показался тебе, позволил себя запомнить… – А если наоборот – он приходил, чтобы запомнить меня? – Все равно глупо, ведь ты остался жив и теперь знаешь, кто на тебя напал. Никогда не следует пренебрегать чужой удачей. Николас позволил себе слабую улыбку, которая не ускользнула от внимания фон Ройца. – Ага-а, – протянул тот, – не только удача тебе помогла… Порывисто вскочив, барон подошел к министериалу и вдруг сунул кулаком ему в грудь. Под пропыленным, измазанным засохшей грязью жиппоном глухо лязгнуло. – Ловка-а-ач… Вот за это – хвалю. Удача… Если бы тот камень попал точно в цель, не спасла бы никакая кольчуга. В последний миг Николас сумел отскочить, позволив обломку гранита лишь скользнуть по груди. Отделался огромным синяком на ребрах. И увернуться от летящей глыбы можно было, лишь прыгнув в треклятый овраг – на торчащие из склона каменные уступы и когтистые пальцы скрюченных, но чертовски крепких сосен. Вот тут уж Провидению работы хватило. – Источник… Клянусь кровью Христовой, если у аббата и была причина заткнуть тебе рот, то это она. – Я было подумал о том же, но… не сходится, экселенц. Про него я услышал лишь нынешним утром, а Голиаф приходил ко мне вечером накануне. Получается, меня приговорили уже вчера. И за что-то другое. – Нет-нет, – барон прошелся по комнате, в возбуждении потирая пальцами подбородок. – По всему видать, настоятель – человек предусмотрительный, и твоего… Голиафа приставил к тебе загодя. Чтобы тот за тобой приглядел. А судьбу твою брат Герман решил утром. Ведь не просто так он почтил тебя второй беседой и про отшельника болтал. – Время тянул, – пробормотал Николас. – Смекнул наконец. Крепко же твоей голове досталось, мальчик. – Выходит… вы мне верите, экселенц. Фон Ройц остановился у витражного окна, обернулся к вассалу и смерил его взглядом сквозь насмешливый прищур. – С давних пор есть лишь два советника, достойных моего доверия: это мой разум и моя интуиция. Сейчас оба они кричат, что ты прав. Другой вопрос, как нам теперь поступить? – Возможно… никак? – При этих словах уязвленная гордость Николаса встала на дыбы, но он заставил ее отступить – так решительный полководец одним лишь взмахом руки усмиряет ропот в недовольном войске. – Что бы ни скрывали монахи, едва ли их тайны имеют отношение к нашему делу. |