Онлайн книга «Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник)»
|
Я потихоньку закрыла дверь и направилась к лестнице. – Не наступайте на вторую ступеньку, – страдальческим голосом прошептал отец Анжелы, – только на первую и третью! – Вторая может обидеться? – догадалась я. – Вы очень сообразительны, – похвалил меня сумасшедший отец Анжелы, – ой, нет, я нажму сам. Я захватил носовой платок. Подержите-ка! Он передал мне пакет. «Диплом Анжелы Михайловской», – прочла я на нем. Отец Анжелы обмотал палец платком и с великой осторожностью, будто к ядовитому пауку, прикоснулся к кнопке. Двери лифта захлопнулись. Он вздохнул с облегчением. – Отвечаю на ваш вопрос, Шаганэ. Нет, я не преподаю в МГУ. Я веду семинары в Институте лингвистики. Но я, так сказать, продукт вашей кафедры. Он снова засмеялся, и снова в его голосе звенело отчаяние. Лифт остановился, а отец Анжелы все продолжал смеяться. – Папа, все в порядке? – послышался голос, и я готова была поклясться, что где-то слышала его. Высокая, на голову выше меня и на две – отца, Анжела стояла на площадке, скрестив руки на груди. На ней была белая блузка и темно-синяя юбка до колен. Темные волосы собраны на макушке в тугой пучок. Улыбалась она одними губами, темные глаза продолговатой формы оставались серьезными. Нос тонкий, острый, того и гляди – клюнет в висок. – Что-то вы долго, – произнесла Анжела, и я поняла, что мне кажется знакомым. Не голос – интонация. Спокойная, вроде бы доброжелательная. Но сразу понимаешь – на уме у человека что-то еще. Так разговаривает госпожа Эбоси [7] из «Принцессы Мононоке». Не зря мне захотелось недавно изобразить Сан… Я как будто предчувствовала, что мне предстоит встреча с ее главной противницей – жестокой и властной хозяйкой рудника, госпожой Эбоси. – Почему так долго? – спросила она у отца. – Анжелочка, не сердись, мой ангел. Прости, м-мы заговорились. Ох, я не представился Шаганэ. Меня зовут Генрих Андреевич, и я… – Она не нуждается в твоем имени. У нее не будет возможности в нем нуждаться. Я растерянно посмотрела на нее. Это она так шутит? Мы вошли в квартиру. Мебель в прихожей, видно, сохранилась еще с советских времен, так же как и ковровая дорожка в коридоре, и большой белый телефон на подзеркальнике. Пахло каким-то лекарством. – Анжелочка, диплом пришел по почте, – заискивающе сказал Генрих Андреевич дочери, запирающей за нами дверь. – Нам устроить по этому поводу парад-карнавал? Еще одна холодная улыбка. Я втянула голову в плечи. – Ну зачем ты передергиваешь… Надо защитить авторские права. И гениальную идею. – Папа, у моего диплома нет гениальной идеи. Если только гениальный список используемой литературы. – А мне жаль даже список литературы, – возразил Генрих, – мне жаль любую часть твоего труда, если он будет присвоен кем-то. Вы даже не представляете, Шаганэ, насколько коварен может быть научный мир. «Представляю», – подумала я, вспомнив об украденной рукописи Лилии Леонтьевны. – Отнеси мой диплом на кухню, папа! И попей там чай. Часика два с половиной. – Да, дорогая… Ой! Он что-то выронил. Опустился на колени и стал шарить руками по полу. – Вам помочь? – спросила я. – Да… Нет… Простите… стеклышко из очков вывалилось… Ах, вот оно. Простите еще раз. Просто недавно я потерял стеклышко и пришлось вставлять новое… – ПАПА! Генрих Андреевич смущенно улыбнулся мне, раскланялся и попятился к кухне. Настоящий псих. Факт, что он псих, подтверждали и ботинки разного цвета. На левой ноге – коричневый, а на правой – черный. Интересно, «госпожа Эбоси» тоже не замечает, что папаша странно выглядит? Я покосилась на ее руки, скрещенные на груди, и не решилась озвучить свои сомнения. – А вам, коллега, сюда, – бросила она и выразительно посмотрела на мои кеды. «Поразительно! Значит, их она замечает, а папашины ботинки – нет?» – возмутилась я мысленно, разуваясь. В прошлом году литераторша водила нас на экскурсию в Дом-музей Толстого. Меня больше всего удивила скромность, с какой было обставлено жилище. Комната Анжелы напоминала девичью в Доме-музее Толстого. Железная кровать, тонкий матрас. Старый, но крепкий письменный стол. Фиолетовые занавески, расшитые узорами, салфетки, связанные вручную. Жесткое кресло с прямой спинкой. А книг много. Ни цветов, ни яркой одежды, никаких девичьих прибамбасов, которые могли бы указать, что в комнате живет молодая студентка. И никакой электроники. Как будто время остановилось в этой комнате. – Садитесь за мой стол и доставайте учебники, – сказала Анжела и прикрыла за собой дверь. Я посмотрела на нее. В голосе «госпожи Эбоси» вдруг зазвучало настоящее спокойствие, неделаное. У нее и лицо расслабилось, перестало быть таким жестким. – Мне приходится быть с ним жесткой, – вздохнула Анжела, опускаясь в кресло рядом со мной, – иначе он совсем теряет ориентиры. – Тяжело вам, – посочувствовала я, вытаскивая учебники из рюкзака. – Ничего, – улыбнулась она, на этот раз – похоже, искренне, – я привыкла полностью руководить отцом после смерти мамы. Я для него – всё. Он счастлив, что я пошла по его стопам и тоже учусь на переводчика. Он мечтает, чтобы я переводила и преподавала. – Вы молодец, Анжела. Я по сравнению с вами плохая дочь. Совсем не хочу идти по стопам отца-переводчика. – А что вы хотите? – Рисовать комиксы. – Я бы никогда не пошла наперекор отцу, – покачала головой Анжела, – у него слабое сердце, и он не выдержит страданий. Совсем недавно у него был приступ. «Вот чем пахнет в квартире, – подумала я, – сердечными каплями». – Я отвезла его в больницу, – продолжила Анжела, – думала, сойду с ума от волнения. Он вроде бы оправился. Но я не хочу подвергать его новым мучениям. Даже не говорила о происшествии на нашей кафедре. Эта новость его добьет. Она расстроенно вздохнула. – Добьет? – повторила я. – Ну конечно. Вы ведь знаете, что на кафедре украли очень важную рукопись? У меня заколотилось сердце. Как ответить? Вдруг Анжела догадается, зачем я тут. – Во время пожара? – выкрутилась я. – Пожара, – фыркнула Анжела, – сгорел лишь стул заведующей. И это они называют пожаром! Да, в ту ночь украли рукопись. Так вот, если отец узнает об этом… Он будет раздавлен. Он учился на нашей кафедре, несколько лет преподавал, до сих пор поддерживает со многими профессорами теплые отношения. В общем, сами видите, нервы у него слабые, сердце тоже. Не хочу заставлять его нервничать. |