Книга Руби, страница 63 – Вирджиния Клео Эндрюс

– Давай прогуляемся, – согласилась я.

Мы вышли из машины и, взявшись за руки, направились по улице. День только начинался, однако из баров, ресторанов и клубов, которых здесь было великое множество, неслась музыка.

– Французский квартал – это сердце Нового Орлеана, – пояснил отец. – Жизнь бьет здесь ключом в любое время суток. Кстати, Французским он называется скорее по старой памяти, сейчас было бы вернее называть его испанским. В конце восемнадцатого века город пережил два опустошительных пожара, которые уничтожили большинство зданий, возведенных французами.

Отец говорил с таким увлечением, что было сразу видно: он обожает Новый Орлеан и гордится им. Любопытно, смогу ли я когда-нибудь полюбить этот город так же сильно? Мы шли по мощеному тротуару мимо затейливых колоннад и железных ворот, за которыми скрывались внутренние дворы. На балконах домов разговаривали и смеялись люди; увидев на улице знакомых, окликали их. В арке одного дома молодой негр играл на гитаре. Вид у него был такой отрешенный, словно играет он для собственного удовольствия и ничуть не нуждается в слушателях, стоявших вокруг.

– В этом городе происходило множество удивительных событий, – заметил отец, сделав широкий жест рукой. – Жан Лафит, знаменитый пират, и его брат Пьер торговали здесь контрабандными товарами. В этих внутренних дворах неуемные авантюристы обсуждали свои планы, а после создавали мощные компании и корпорации.

Я смотрела по сторонам во все глаза, поражаясь обилию кафе, ресторанов, сувенирных и антикварных магазинов. Вскоре мы дошли до Джексон-сквер, в центре которой возвышался собор Сен-Луи.

– На этой площади проходили собрания и празднества, – сообщил отец. – Здесь Новый Орлеан приветствовал своих героев.

Мы полюбовались конной статуей Эндрю Джексона и вошли в собор. Я поставила свечу за упокой души бабушки Кэтрин и прочла молитву. Выйдя, мы вновь оказались на площади, по краям которой художники продавали свои работы.

– Давай выпьем кофе с молоком и съедим по бенье, – предложил отец.

Я с радостью согласилась. Бенье, круглые булочки, покрытые сахарной глазурью или пудрой, относились к числу моих любимых лакомств.

Сидя за столиком уличного кафе, мы ели, пили и наблюдали, как художники рисуют портреты туристов.

– Ты слыхал про галерею Доминик? – спросила я.

– Доминик? Да, конечно. Она недалеко отсюда. А почему ты спрашиваешь?

– Там выставлено несколько моих картин, – с гордостью сообщила я.

– Правда? – У отца глаза на лоб полезли от удивления. – Твои картины в художественной галерее?

– Да. Одна уже продана. На деньги, которые я за нее получила, я смогла сюда приехать.

Я рассказала отцу, как однажды владелец художественной галереи по имени Доминик подъехал к прилавку, где мы с бабушкой торговали своими изделиями, и пожелал приобрести мои картины.

– Мы немедленно пойдем туда! – заявил отец. – И ты молчала все это время! Поразительная скромность! Жизель должна брать с тебя пример.

Пока мы шли к галерее Доминик, сердце мое замирало. Картину с взлетающей цаплей мы увидели сразу – она была выставлена в витрине. Самого Доминика на месте не оказалось. Смотрительница, очаровательная молодая женщина, явно пришла в волнение, узнав, кто я такая.

– Сколько стоит картина в витрине? – спросил отец.

– Пятьсот пятьдесят долларов.

Пятьсот пятьдесят долларов! За картину, которую написала я! С ума можно сойти!

Отец тут же достал бумажник и отсчитал деньги.

– Изумительная работа! – воскликнул он, разглядывая свое приобретение. – Но ты должна изменить подпись. Теперь ты – Руби Дюма. Я хочу, чтобы все знали: этот дивный талант принадлежит нашей семье.

Я вспомнила слова бабушки Кэтрин о том, что болотная цапля – любимая мамина птица. Мне ужасно хотелось спросить, знает ли об этом отец, но я постеснялась.

Взяв аккуратно запакованную картину, мы с отцом вышли на улицу.

– Представляю, что будет с Дафной, когда она увидит это чудо. Мы создадим тебе все условия для занятий живописью. Одну комнату превратим в студию, купим все необходимое. Самые лучшие учителя в Новом Орлеане будут давать тебе уроки.

Я не знала, что и сказать. Голова у меня шла кругом от счастья.

Вернувшись к машине, мы положили картину на заднее сиденье.

– Сейчас сходим в музей, побываем на двух знаменитых кладбищах, а потом пообедаем в моем любимом ресторане на пристани, – сказал отец. – Сегодня мы должны кутнуть как следует! – добавил он со смехом.

Это была замечательная прогулка. Мы болтали и смеялись, будто были знакомы давным-давно. Ресторан, в который отвел меня отец, поразил мое воображение. Одна стена в нем была стеклянной, и, сидя за столиком, мы могли любоваться теплоходами и баржами, идущими по Миссисипи. За обедом отец расспрашивал меня о жизни в бухте. Я рассказала, как мы с бабушкой Кэтрин ткали на продажу полотенца и салфетки, делали шляпы из пальмовых листьев. Потом разговор зашел о школе. Отец спросил, встречалась ли я с каким-нибудь молодым человеком. Я начала рассказывать о своем романе с Полом и осеклась. Вспоминать о нем было слишком больно, к тому же мне не хотелось углубляться в дебри еще одной темной семейной истории.

Отец заметил, что я погрустнела.

– Не переживай, – улыбнулся он. – Поклонников у тебя будет хоть отбавляй. Уверен, как только Жизель познакомит тебя со своими школьными друзьями, все мальчишки начнут сходить по тебе с ума.

– Я буду ходить в школу? – растерянно спросила я.

Это обстоятельство до сих пор не приходило мне в голову.

– А как же! Мы уладим это на следующей неделе.

По спине у меня пробежал холодок. Что, если все девочки в этой школе похожи на Жизель? Чего тогда мне ожидать?

– Успокойся. – Отец погладил меня по руке. – Все будет хорошо. О, наши дамы, наверное, уже изволили проснуться, – добавил он, взглянув на часы. – Нам с тобой пора возвращаться. Помимо всего прочего, надо наконец поговорить с Жизелью.

Он сказал это так спокойно, словно предстоящий разговор не вызывал у него ни малейшего волнения. А у меня в памяти всплыли слова бабушки Кэтрин: «Сплести лоскуток лжи куда труднее, чем целое покрывало правды».

Дафну мы застали в саду – она сидела за столом под полотняным зонтиком и пила кофе. По всей видимости, то был ее поздний завтрак. Она была в домашних туфлях и голубом шелковом халате, но лицо ее было подкрашено, а волосы – аккуратно причесаны. При дневном свете я поняла, что они медового оттенка. Дафна выглядела в точности как модель с обложки журнала «Вог», который читала. Увидев нас, она отложила журнал. Отец наклонился и поцеловал ее в щеку:

– Добрый день, дорогая! Или я должен сказать – доброе утро?

– Я вижу, для вас обоих давно уже наступил день, – протянула она, скользнув по мне взглядом. – Хорошо провели время?