Онлайн книга «Бесогоны»
– Если говорить о Никите, что был известен еще во времена Иоанна Грозного, то очевидно, что он, даже при том, что был монахом, не отличался особым послушанием. И если он видел беса воочию, то мог увидеть его и в тверском архиерее, например… По аудитории прошла волна понимающего оживления. – А посему, как говорится, медленно, но верно в Русской православной церкви Никиту Бесогона стали подменять на Никиту-мученика, но уже Новгородского. И церквей в его честь уже более не ставили, и икон не писали. – Сила у него, наверное, была особая… – произнес семинарист Геннадий. – И благодать, чтобы не убояться беса за загривок держать. – Геннадий-то наш не иначе как хочет у Творца сего дара для себя попросить, – улыбаясь, произнес Иван Хватов. – Это же нам, немощным, теперь попрятаться придется, а то ведь он начнет на нас отыгрываться за все годы своих стенаний в семинарии… начнет бесов из нас гнать… И уже несдерживаемая волна смеха захлестнула аудиторию. – Будем надеяться, что наш собрат Геннадий, будучи в священном сане, будет милостив… И последнее, если верить Ине-ту, то в одном из ремесленных районов старой Твери сохранился один из храмов, сооруженных в честь Никиты Бесогона. И что даже небезызвестный вам купец Афанасий Никитин отправлялся в свое путешествие за три моря именно от этого храма. Но эта информация еще требует подтверждения. – Ну и дела… – волна удивления прошла по аудитории. – А теперь я предлагаю вам вспомнить нашу классику, в которой сохранен был этот самый собирательный образ Никиты Бесогона… Что вы так на меня смотрите? Думайте… На какое-то время в аудитории вновь наступила тишина. Первым оживился семинарист Иван Хватов. – Есть такая историческая повесть про Никиту Кожемяку… Правда, я уже не помню, кому он там бока наминал… – Теплее… Еще? – А если взять Илью Муромца и Соловья-Разбойника, которого он в мешке принес в град Киев. Не беса ли тогда принес? – высказал свое предположение семинарист Юрий Демидов. – Любопытная версия… Кто следующий? – Тогда уж вспомним Гоголя… – начал с места Павел. – Разве не об этом же разгуле бесовской челяди писал в повести «Вечера на хуторе близ Диканьки»? И про кузнеца Вакулу, оседлавшего черта… Тут часть семинаристов захлопала. – Позвольте уж тогда и мне вспомнить еще одного всем вам известного героя… – начал батюшка Михаил. – Простого мужика, посрамившего скупость попа из пушкинской «Сказки о попе и его работнике Балде», который с превеликой радостью гонял чертей… И тут семинаристы уже не сдержали своих эмоций… Но, когда общее возбуждение немного улеглось, Фома снова поднял руку для вопроса. – Вы, если я не ослышался, обмолвились о дружбе Никиты Бесогона с царем Иоанном Грозным… – Не ослышался… – Так вы что-то знаете? – Скажем так, слышал, – ответил любопытному семинаристу монах. – От кого? – Сорока на хвосте принесла… – Расскажите? – Придется… что с вами поделать, раз вы такие дотошные… А начнем, пожалуй, с самого детства, точнее, с самого момента рождения Никиты Бесогона. Но сразу хочу обратить ваше внимание, что сей рассказ относится к сфере народного предания. – И вы все это время молчали? – протянул семинарист Геннадий. Монах лишь улыбнулся и начал новый рассказ. – Баня была жарко натоплена. Стоявшая широко расставив ноги, опирающаяся на полати немолодая уже женщина обливалась потом. И вот долгожданное, у Бога вымоленное чадо показало свою светлую головку… – Тужься, матушка, тужься, – командовала властная старуха. – Малек осталось… вон и головка уже видна… Обессиленная женщина сделала еще одно усилие, и целехонький младенец, еще соединенный с мамкой пуповиной, в тот же миг, будто сам, выпрыгнул прямо на подставленные руки заботливой повитухи. Женщина медленно опустилась на полати. А повитуха, перерезав пуповину, уже начала обмывать младенца. – Мальчик! – сказала она громко, чтобы мать услышала. А потом, уже тише и с грустью добавила. – Жаль только, что отец уже не порадуется о твоем рождении. Но тут же и смолкла, поняв, что неосторожно произнесла-таки лишнее. – Кто не нарадуется, о чем ты, Мария, глаголешь? – тихо, но требовательно спросила она. Повитуха сделала вид, что занята младенцем. – Почто молчишь? – вновь обратилась к ней уставшая после родов мать. – Сказывай, если что узнала… А та в ответ лишь глаза отводит, поднося к материнской груди уже омытого младенца. Мать, увидев свое чадо, враз обмякла и, приняв младенца, бережно приложила к груди… Дождалась, пока живительное молочко не потекло в его уста, и лишь после этого, немного успокоившись, вновь обратилась к повитухе. – Что случилось с моим мужем, Мария? – Он домой-то когда возвращался… – начала и тут же смолкла Мария. – Не томи, сказывай все, как на духу, – уже настаивала роженица. – Я и сказываю… Он, когда товар-то свой весь продал, то не стал товарищей дожидаться, к тебе, видно, шибко торопился… Вот его на дороге лихие люди и повстречали… Сказывают, что он им сам все отдал, чтобы жизнь, значит, ему сохранили, лишь бы тебя с младенцем увидеть… – И что же там произошло? – уже почти шепотом вновь спросила она хорошо знакомую повитуху. – Говорят, что он нечаянно кого-то из тех разбойников опознал… Кого-то из своих, вроде бы местных… – сказала и смолкла, чтобы не сказать ей самого страшного… Но она и так уже все поняла. Все дело в том, что, прожив с любимым и венчанным мужем почти двадцать лет, она так и не смогла до сего года зачать. Этого же только и просила, этого и вымаливала, стоя по ночам на коленях в молитве ко всемогущему Творцу. И вот теперь, выносив и в муках родив вымоленного сына, она поняла, какой ценой, возможно, ей пришлось за него заплатить, отдав Богу не иначе как взамен любимого мужа… – За что, Господи? – крик беды, отчаяния, возможного грядущего одиночества – все и в мгновение ока перемешалось в один сгусток и отозвалось нечеловеческой болью в сердце, что в тот же миг и взорвалось. А посему поняла она, что и сама уже отходит в мир иной, чтобы и на том свете быть ей с мужем вместе, успев при этом дать-таки жизнь грядущему в свет отроку… Сей предсмертный крик матери совпал с криком новорожденного, уже почувствовавшего беду. И младенец вдруг отчетливо понял, что более голоса свой матушки он никогда не услышит. Что не коснется ее нежная рука его волос. Не омоет она уже его тельце в чистой родниковой воде, не наставит на путь жизненный. А самое главное – уже не приведет сама его к Богу и не сохранит для Него, Единственного… |