Книга Обнаженная натура, страница 3 – Лорел Гамильтон

— Мартовских зайцев, — повторил он.

— Ладно, серийных убийц. Мертвые или живые, они действуют по собственной логике. Для всех остальных она смысла не имеет, потому что мы не мартовские зайцы.

Он издал какой-то звук, который можно было принять за смех.

— Да, это точно. Мы — не они. В газетах и по телевизору говорили, что вы свалили много его шестерок.

— Мне помогли, с нами был наш СВАТ. И тоже потерял людей.

— Я видел статьи, но думал, честно говоря, что вы всю заслугу приписали себе и о полиции не говорите.

— Они вошли туда со мной. Рисковали жизнью, некоторые погибли. Это было плохо, и вряд ли я это забуду.

— Про вас говорят, что вы за пиар готовы под любого ле… — он закашлялся, заменив, очевидно, одно слово другим, — подстроиться.

Я даже засмеялась, что хороший признак. Меня даже не шокировало его заявление, ага!

— Я не гоняюсь за славой, шериф, а подстраиваться не согласна. Можете мне поверить, что внимания репортеров у меня больше, чем мне хотелось бы.

— Для женщины, которая не хочет внимания, у вас его чертовски много.

Я пожала плечами, сообразила, что он этого не видит.

— Я участвовала в расследовании жутких дел, шериф. Это привлекает репортеров.

— А еще вы красивая молодая женщина и у вас роман с мастером вашего города.

— Вам сказать спасибо за «красивую» до или после того, как объяснить, что моя личная жизнь — не ваше дело?

— Мое, если она мешает вашей работе.

— Подымите записи, шериф Шоу. После начала романа с Жан-Клодом я вампиров убила больше, чем до.

— Говорят, вы отказываетесь выполнять казни в морге.

— Потеряла вкус к протыканию колом связанных цепями и прикованных к каталкам.

— Но они же спят — или как там это у них называется?

— Не всегда. И можете мне поверить: первый раз, когда приходится смотреть в глаза приговоренному, молящему о пощаде… скажем так, что кол даже в опытной руке — орудие медленной смерти. А приговоренные умоляют и объясняются до самой последней секунды.

— Но они же что-то сделали такое, чем заслужили смерть?

— Не обязательно. Иногда они просто попадают в «закон трех нарушений» для вампиров. В нем записано, что каково бы ни было преступление, пусть и незначительное, но три рецидива — и на твою шкуру выписывается ордер на ликвидацию. А я не люблю убивать за кражу без применения насилия.

— Но кража, значит, крупная?

— Нет, шериф. Одну женщину казнили за кражу какой-то фигни дешевле тысячи долларов. У нее был диагноз клептомании еще до обращения в вампиры, и смерть ее от этой болезни не вылечила, хоть она и надеялась.

— И кто-то проткнул ей сердце за мелкую кражу?

— Кто-то проткнул.

— Закон не предоставляет права отказа от работы маршалам, занимающимся преступлениями с противоестественной подоплекой.

— Строго говоря, нет, но я просто не выполняю казней. Перестала еще до того, как истребители вампиров были включены в программу маршалов США.

— И вам позволяют?

— В общем, я нахожу понимание у начальства.

Понимание заключалось в том, что я не стану свидетелем со стороны родственников женщины, казненной за кражу в универмаге, если меня не станут заставлять убивать кого-то, кто никого не лишал жизни. Жизнь за жизнь — в этом я вижу смысл. Жизнь за побрякушки — смысла не вижу. И от этой женщины многие из нас отказались. В конце концов ее послали в Вашингтон Джеральду Мэллори, одному из первых охотников на вампиров, который еще жив. Он по-прежнему считает вампиров чудовищами, и потому без малейшего колебания ее заколол. Мэллори меня как-то пугает. Когда он глядит на вампира, любого вампира, есть что-то в его глазах безумное.

— Маршал, вы здесь?

— Да, шериф, простите. С вашей подачи задумалась о той магазинной воровке.

— В новостях передавали, что ее родственники подают в суд по поводу неправомерной смерти.

— Подают.

— Вы не из разговорчивых, маршал?

— Я говорю то, что должно быть сказано.

— Вы весьма молчаливы для женщины.

— А вам не нужны мои разговоры. Как я понимаю, вам нужно, чтобы я приехала в Вегас и сделала свою работу.

— Блейк, это западня. Поставленная конкретно на вас.

— Возможно. А послать мне голову вашего истребителя — более прямой угрозы быть уже не может.

— И вы все равно приедете?

Я встала, посмотрела на коробку, откуда таращилась на меня мертвая голова. Вид у нее был то ли удивленный, то ли сонный.

— Он прислал мне голову вашего истребителя вампиров. Прислал прямо мне в офис. Написал для меня послание кровью на стене, где убил троих ваших оперативников. Да, черт возьми, я приеду.

— Голос у вас злой.

Лучше злой, чем перепуганный, подумала я. Если я смогу поддерживать в себе ярость, может быть, удастся не дать вырасти страху. Потому что он уже свернулся у меня под ложечкой, замаячил в глубине разума черной тенью, готовой вырасти, если я ей это позволю.

— А вы бы не разозлились?

— Я бы перепугался.

Вот тут я осеклась. Копы никогда — или почти никогда — не говорят, что им страшно.

— Вы нарушаете правило, Шоу. Нельзя признаваться, когда боишься.

— Я просто хочу, чтобы вы знали, Блейк, во что лезете, только и всего.

— Чувствую, вам плохо пришлось.

— Я видал и больше мертвецов. Мне, черт возьми, случалось и больше людей терять под моей командой.

— Вы воевали?

— Воевал.

Я подождала, чтобы он назвал род войск, но он молчал.

— Где же вы бывали?

— Это секретная информация, в основном.

— Спецкоманды?

Это был полувопрос, полуутверждение.

— Да.

— Можно спросить, какого рода, или надо оставить тему, пока не услышала: «Если я вам скажу, мне придется вас убить на месте»?

Я попыталась пошутить, но Шоу юмора не принял.

— Шутите, значит. Раз вы на это способны, значит, до вас не дошло, что здесь творится.

— У вас трое убитых оперативников, один убитый и расчлененный истребитель вампиров. Это плохо, да. Но вы же не послали с маршалом всего трех оперативников? Значит, остальные члены группы сумели уйти.

— Они не сумели уйти, — ответил он, и от его интонации страх из черной ямы поднялся у меня внутри чуть выше.

— Но они не погибли, — сказала я. — По крайней мере так я вас поняла?