Книга На пути в Халеб, страница 58 – Дан Цалка

Трофим произносит самые простые слова с какой-то таинственной медлительностью.

— Сколько времени вы здесь, Трофим Алексеевич? — спрашивает мой отец.

— Десять лет, Семен Давыдович, десять долгих белых лет…

— И никогда не пытались бежать?

— Бежать? — усмехается Трофим. — Куда? Мороз, хищные звери… До железной дороги далеко. Нет, отсюда не сбежать.

— А все-таки, — говорит отец, время от времени возвращающийся к этой мысли. — Ну все-таки?

— Это не так просто, — отвечает Трофим низким голосом. — Человек не может все время удирать и перебегать с места на место. Если человек все время бежит, его сердце стынет и леденеет.

— И вы никогда не уходили отсюда?

— Только один раз, — Трофим подмигивает отцу левым глазом, — только раз я ушел отсюда и попал в какую-то деревню. Люди живут там, как и везде. Ходят в медвежьих шкурах. Это их единственная одежда.

— Они живут в стороне от цивилизации? — удивляется мама.

— Цивилизация? — переспрашивает Трофим. — А, это есть. У них есть радио.

— Радио? — еще больше удивляется мама. — Зачем им радио, когда они голые?

— Это не так просто, как люди думают, — отвечает Трофим почти шепотом. — Люди думают, что все просто, ан нет — совсем, совсем непросто.

— Но что непросто? — допытывается мама.

— Все, — говорит Трофим и больше ничего не прибавляет.

— Ах, как бы мне хотелось оказаться в жаркой стране! — вздыхает дядя. — Сбросить тяжелую одежду, позагорать на солнышке… А вам, Трофим Алексеевич?

Трофим не отвечает, только вглядывается в него, улыбаясь:

— Ты голый человек, ты очень голый.

— Что вы хотите этим сказать, Трофим Алексеевич?

— Ты, Пинхас Давыдович, наблюдатель. Ты смотришь издалека, не свысока. Издалека. Потому и жены у тебя нет. Помоги тебе Бог!

То, чего так хотел мой дядя, вскоре свершилось: нас отправили в Советскую Азию, страну великого Тамерлана. Нам отвели комнату в колхозе, в доме старого корейца, где стоял деревянный топчан, занимавший три четверти всей комнаты. Отец работал конюхом в колхозной конюшне. В колхозе было много арыков, и женщины постоянно ссорились из-за воды, обвиняли то одну, то другую в том, что по ночам она отводит воду из арыка для поливки своего огорода. Мне нравилось бродить по арыкам, полным теплой воды и ила (о доктор Ледиг!).

Но те часы, которые я проводил в конюшне, были мне милей всего. Работа конюха нравилась отцу все больше и больше. Правда, поначалу переход от современных машин к лошадям казался ему странноватым, но, научившись отличать одну лошадь от другой, он к ним привязался.

— Отважный, — рассказывал он дома, — даже спустя два месяца помнит то место, где под высокой травой прячется глубокая канава, и не идет туда.

Отважный был отцовским любимцем. Его породистая изысканность резко выделялась на фоне тяжеловесных битюгов. Но однажды, вернувшись с работы, отец взволнованно выкрикнул:

— Они хотят, чтобы я работал шофером!

— Шофером? — переспросил дядя. — Откуда у них здесь машина?

Выяснилось, что у них и в самом деле была машина, давно вышедшая из употребления, а председателю колхоза стало известно, что отец отличный механик. Отец отправился взглянуть на машину, которая оказалась доисторическим «фордом».

— Совсем нетрудно отремонтировать, — сказал отец, осмотрев мотор.

— Пустая болтовня, — буркнул председатель.

— Товарищ, — ответил отец. — Я могу починить ее за два дня. Если, конечно, мне дадут хоть какие-нибудь инструменты.

— Болтовня, — повторил председатель с сомнением.

— Такую машину, — сказал отец, задетый за живое, — я мог бы построить [42] за два месяца, если бы здесь была наковальня.

— Понятно, — протянул председатель, тоже слегка обидевшись, — что она вам не нравится.

— Этого я не сказал, — возразил отец, сочувственно разглядывая несчастный старенький «фордик».

Машина стояла под навесом, неподалеку от реки. Я повадился приходить сюда и смотреть, как отец работает. Он провозился дольше, чем предполагал вначале, но он ее еще и выкрасил, и заменил сиденья, и обмотал руль.

На берегу реки росли высокие яркие цветы и какие-то странные плоды — красные, сладкие и липкие. Съев один такой плод, я задремал. Когда же я проснулся, воздух уже стал серым. Помню, мне очень нравился плеск воды и высокая трава. Потом стемнело, и отец закончил работу.

Осенью я пошел в школу. В ней было два польских класса. Мы разучивали песни: «Течет, течет Висла по польской долине, а над ней склоняются плакучие ивы» и «Горящее сердце, зовущее в Польшу», от которой у меня озноб пробегал по коже сильнее, чем от песен о детях-героях, останавливающих поезда красной рубахой, пропитанной их юной кровью.

По вечерам мужчины играли в баккара [43] . В клубе крутили фильмы о войне: человек, прислонившись спиной к дереву, отбивается ножом десантника от трех овчарок; закопченные танкисты радостно улыбаются; страдающие женщины ждут любимых, несмотря ни на что; свет никогда не гаснет в кабинете товарища Сталина.

Теплыми ночами женщины пели и играли на гитаре. Была среди них одна, с волосами чуть ли не до земли, одетая всегда в красное. Звали ее Тамара. Все ею восхищались, даже мой дядя, преподаватель философии, которого ее красота поразила в самое сердце. Он даже ухаживал за нею, правда, втайне от всех.

— Простая женщина, — говорил он маме. — Ей, наверно, мешает, что я ношу очки.

Его ухаживаниям положило конец одно печальное происшествие, совсем не оригинальное, я даже сказал бы, банальное. Однажды он отправился на рынок в город Джамбул, чтобы продать там маленькую дорогую шкатулку, последнюю ценную вещь из нашей прежней жизни. На обратном пути — так он потом рассказывал — за ним увязалась какая-то коза. Как он ни пытался отогнать ее, крича и размахивая руками, она упрямо тащилась за ним. Когда они отошли довольно далеко от города, дядя решил, что козу нельзя оставлять одну среди полей, и взял ее за веревку, болтавшуюся на шее. Дальше они пошли вместе, как вдруг дядя услышал сзади грохот мотоциклета, который поравнялся с ним и остановился. Двое, сидевших в нем, обвинили дядю в воровстве.

— Товарищи, — ответил дядя. — Вы глубоко ошибаетесь. Эта коза идет за мной вовсе не по моей воле.

— Так что ж вы ее за веревку тащите? — усмехнулся один из них. — Старая песня. Слыхали не раз…

Они узнали дядю, который несколько месяцев тому назад работал бухгалтером в тракторном гараже, но был уволен за ошибки в счетах.