Книга На пути в Халеб, страница 76 – Дан Цалка

У двери Жиннет сказала:

— В ближайший месяц или два я буду очень занята. Не звони мне.

Морщинка у губ стала еще резче, потом губы стянулись к центру, будто лепестки высокой и странной чашечки цветка.

Я пошел к метро, собираясь ехать к Омри, но у входа передумал. Сел на уличную скамью и, пошарив в карманах и сумке, вытащил все свои деньги и тщательно пересчитал их. В одном из карманов я обнаружил также гостиничные визитки, и мое внимание привлек отель «Сфинкс» — на обороте его рекламного проспекта была нарисована крошечная карта: Нотр-Дам, Сена с набережными Монтебло и Де ла Турнель, надпись Сен-Жульен ла Ровр, улица Данте и улица, на которой размещался сам отель, — улица Галанд.

Я поехал туда и снял самую дешевую комнату. Дежурный портье с усталой подозрительностью глянул на мою матерчатую сумку и пачку книг, небрежно обернутую в газету. Я положил вещи на кровать своей новой обители и спустился в первое показавшееся мне дружелюбным кафе. Выпил у стойки белого вина. Гудел граммофонный автомат, на улице пошел крупный ленивый дождь.

Бармен беседовал с двумя молодыми людьми, неожиданно один из них скрылся в уборной и спустя несколько минут вышел, но в ином обличье — черный парик на голове и фальшивая женская грудь на худощавом теле. Он был возбужден, пошептался о чем-то со своим приятелем и барменом, горделиво огладил свою «грудь», снова исчез и вернулся в прежнем виде, только усы его были теперь окрашены в карминно-красный цвет. Возможно, то была генеральная репетиция перед вечеринкой. В его движениях не было ничего чувственного, одна детская радость.

Из музыкального автомата неслась песенка: «Йо но сой маринаро». Женщина, сидевшая за столиком неподалеку от меня, встала и пошла танцевать в такт музыке. Недолго думая, она влезла на стул, а оттуда — на стойку. На ней были серая мешковатая блуза и длинные панталоны.

Молодые люди кивали головой, а я, когда танец кончился, захлопал в ладоши.

— Париж, — сказал я себе, — все-таки это Париж, не какой-нибудь семейный цирк в Нормандии.

Женщина с огорчением посмотрела на коробку музыкального автомата.

— Поставить еще раз? — спросил один из молодых людей.

— Нет, — ответила женщина и спросила меня: — Все в порядке?

— Неплохо.

— Пригласите меня выпить?

— С удовольствием.

— Коньяк и «Крем де Манит».

— Согласен.

— Ангелочек! — сказал женщина. — Где ты живешь?

— В отеле «Сфинкс».

Она засмеялась.

— Знаешь Рашида?

— Нет.

Она быстро выпила аперитив.

— Увидимся, — сказала она и ушла.

— Сочту за честь, — проговорил я вслед. Молодые люди захохотали, а бармен хлопнул меня по плечу.

Четверть часа спустя он произвел какие-то вычисления на салфетке. Счет показался мне раздутым.

— Что это? — спросил я его.

— Дама заказывала маленькую порцию коньяку и кофе.

Я видел, как она оставила деньги на столе, под блюдечком, но спорить не стал. Прокашлялся и заплатил. Но Зорзо смотрел на бармена с жалостью и изумлением, как будто кто-то нарочно сфальшивил в пении хора.

В полдень я вышел из библиотеки Сен-Женевьев. Возвращение к чтению успехом не увенчалось. Все книги казались мне вымученными или убогими. Я был великим гением, как Пококуранте в «Кандиде», ведь мне ничего не нравилось.

На площади перед Пантеоном женский голос окликнул меня по имени. Я увидел Орну, стюардессу, у которой бывал разок-другой на вечеринках со своей подружкой Даной — с ней я жил около полутора лет, до того как познакомился с Рути. Орна вышла из такси и сказала:

— Вот уж не знала, что ты в Париже. Приятно встретить знакомое лицо.

— А ты что делаешь в здешних краях, Орна?

— По правде говоря, я тут не часто бываю, но мне сказали, что есть поблизости магазин боа, красивых и дешевых.

Как в плохо отлаженном фильме, все слова и движения Орны были чуть-чуть замедленны.

— Не хочешь меня проводить?

— Пожалуй.

— Вот их визитка. Кстати, кто такой Пигаль?

— Скульптор восемнадцатого века.

— Скульптор! — воскликнула она. — Плакала моя бутылка вина.

— А ты думала кто?

— Не имеет значения, >— ответила Орна.

Я ждал на улице, у магазина красивых и дешевых шарфов. В витрине спал на черных лоскутах белый кот, его лапа подрагивала во сне. Орна вышла из магазина счастливая и оживленная.

— Фантастика! Пойдем что-нибудь выпьем?

Я повел ее в кафе, где пил кофе в перерывах между чтением. На этот раз мне не повезло. Попрошайка, которого я опасался, пришел туда тоже. Меня нервировало, как он держал руки: он присел, и они свободно упали на его выставленные вперед колени, как в дзюдо перед кувырком. Почему-то эта его поза казалась мне ненатуральной. Я отвел глаза, но нищий, конечно, сразу обратился ко мне. «Доброе утро!» — сказал он громким голосом и улыбнулся слабой улыбкой онаниста; кожа на его лице была угреватая и розовая, а беловатая бороденка совсем жидкая.

— А ты что тут делаешь? — спросила Орна.

— Я каждый день хожу в библиотеку Сен-Женевьев, читаю.

— Читаешь? — удивилась Орна, приглаживая свои светлые волосы, крашенные под блондинку, но ухоженные. — Хотелось бы и мне, когда меня спросят: «Что ты делаешь?», сказать, как ты: я каждый день читаю книжки в библиотеке Сен-кого-то.

— А что в этом такого замечательного?

Орна рылась в своей большой сумке в поисках сигарет и зажигалки.

— С Даной видишься?

— Несколько месяцев не видел. Все у нее в порядке?

— Ясно, что в порядке, — ответила Орна со свойственной женщинам сестринской интонацией. — Мы в одном рейсе, пробудем тут до послезавтра.

— Куда вы летите?

— Возвращаемся в Тель-Авив.

— И в какой она комнате?

— Пойдем со мной. Я еду в гостиницу поспать немножко. Вечером мы идем на танцы.

— А кто теперь счастливый избранник?

— Ты его не знаешь. Так идешь?

— Может быть, приду вечером.

— Сказать Дане?

— Нет.

— Ты нездоров?

— Нет. Почему ты решила?

— Ты выглядишь горячим.

— Ерунда.

— Ну так я поехала. Прямо с ног падаю от усталости.

Орна расплатилась с барменом и, проходя к двери, потрепала меня за мочку уха.

В шесть вечера я позвонил по внутреннему телефону гостиницы. О короле Сербии Пьере I [45] , чьим именем она была названа, я не знал ничего и, словно в абсурдном историческом фильме, воображал, как он в роскошном мундире проходит сквозь бутафорский забор к своей возлюбленной. Но когда я поднял трубку, послышалось что-то холодное и мрачное, вправду «сербское».