Онлайн книга «Ночь за нашими спинами»
|
Светлая рубашка Джейсона Гамильтона перестала быть светлой. Он чуть поворачивает голову: лицо разбито, в глазах горит лихорадочный огонь. Сбиты костяшки пальцев. Глински, навалившийся спиной на обломок скамьи, выглядит ничуть не лучше. – Остались пули? Голос хозяина этой кошмарной реальности звучит еще более хрипло, чем обычно. Он кашляет, сплевывает что-то на пол. Затем переводит мутный взгляд со свечи на фреску: воскрешение Лазаря. – Всех расстрелял? – «Свободный» оттирает кровь с подбородка. – На кого из моих людей ушла последняя? Теперь Глински смотрит на него в упор. Его взгляд ничего не выражает: в нем нет ни ненависти, ни капли раскаяния. Ни одной из эмоций, что я видела до этого. – Жалеешь их? Если бы не ты, ничего бы не было. Войны всегда начинаются из-за таких, как ты. Он опять кашляет и прикладывает ладонь к боку, где слабо видна рана. Гамильтон криво усмехается. – Войны начинаются, когда мир гниет. Подумай, почему за мной пошли люди. – Продолжай утешать себя. Раньше неплохо выходило. Глаза Гамильтона сверкают недобрым огнем. – Нет, Ван. Довольно. У меня… есть то, что тебе нужно. Он достает из кармана револьвер и пулю. Безумными становятся оба опустевших взгляда. – Отдашь? – Сыграем. Ты же русский. Должен знать, как. Не понимаю смысла этих слов. А вот «единоличник», кажется, понимает очень хорошо. Он колеблется, облизывает губы и наконец отнимает ладонь от кровоточащего бока. – Что будет делать тот, кто останется в живых? – Его сожрет тьма. – Со всеми раскаяниями… Гамильтон вздрагивает. От него, как и от меня, не ускользает интонация Глински. Не злая и не ироничная. – Это останется между ним и тьмой. Он прокручивает барабан и подносит ствол к подбородку. Я даже не успеваю вскрикнуть, когда слышу щелчок. «Свободный» передает револьвер. «Единоличник» молча повторяет его жест и спускает курок. Снова лязг пустого нутра. – Что ты… стоишь? – У меня сел голос, и я с трудом себя слышу. Я делаю шаг. Пальцы Джона сжимают мою руку. – Не сейчас. Он держит меня. Немигающий синий взгляд скользит по двум фигурам в считанных метрах от нас. Может, Айрину все равно, потому что это сон. Может, с точки зрения его высокоразвитой расы, происходящее даже кажется смешным. Но я думаю об одном: они могут сидеть так еще долго – времени много. Но каждый щелчок пустого барабана – еще один шаг к настоящему сумасшествию. Джей Гамильтон на этот раз целится себе в лоб. – На обломках мира всегда в чем-то признаются. Так вот, мне… жаль. Я хотел другого. Всегда. Снова прокручивает, снова осечка. Гамильтон медленно передает револьвер. – За что?.. Он не заканчивает вопроса, но я догадываюсь о смысле. Ван Глински молча вращает барабан, подносит к подбородку и спускает курок. Без результата. И тогда он все же отвечает: – Людям – как бы хорошо они ни жили – всегда нужно видеть дорогу куда-то еще. Но их не нужно по ней тащить! Думаешь, просто так твои дружки построили корабль, который даже не смог лететь? Просто так? – Что… «Единоличник» вкладывает пистолет в его руки, но не выпускает. Сдавливает пальцы своими и, наклонившись ближе, продолжает бешено шипеть: – И тут являешься ты. Чертов буревестник! Неужели ты действительно ничего не понимал? Ха… доблестный Монтигомо Ястребиный Коготь… Земля, надо же… Глински выпрямляется и убирает руку. Гамильтон подносит револьвер к виску, кусая губы. – Не считай меня идиотом. Я все понимал, глядя на своего отца. Но… Жмет на курок. Осечка. – Человек – упрямая тварь, верит, пока не скажут вслух, знаешь? Лучше бы ты сказал. – Когда?.. – Когда я встретил тебя в тренировочном зале. Прямо там. Гамильтон вкладывает револьвер в протянутую руку. Низко опускает голову, волосы падают на глаза. – Тогда я подумал, что все, что я слышал о тебе… – Правда до последнего слова. «Единоличник» прокручивает барабан и спускает курок. Щелчок. «Свободный» опять забирает оружие. – Чувствуешь, что на нем осталось тепло наших ладоней? Гамильтон приставляет револьвер к сердцу. На его губах появляется странная улыбка. – Ван… а мы когда-нибудь жали друг другу руки? Глински вдруг подается вперед. Его пальцы – кривые, испачканные кровью и копотью, похожие на пальцы монстра, – крепко сдавливают плечо противника. – Подожди. В тот день… Но курок уже спущен. Раздается звук выстрела. – Джей? Он произносит это несколько раз, с паузами. Склоняется к телу, обмякшему на полу. Покрытая шрамами рука осторожно закрывает глаза: этого заслуживает побежденный враг. Враг, который навсегда останется в памяти. У каждой войны есть начало. Значит, должен быть конец. Джон направляется вперед, и мне остается только следовать за ним. Мы уже рядом. Теперь я отчетливо вижу запрокинутую голову и светлые волосы Гамильтона, слипшиеся от крови. Падая, он разбил затылок. А может, это произошло раньше. – Выродок! Я не узнаю свой голос, эти визгливые нотки. Кто-то другой орет на человека, на которого я раньше боялась даже посмотреть. На человека, давшего мне когда-то имя, будто поставившего метку и… – Крылатая?.. Бескрылая. Я опускаюсь на колени и всматриваюсь в лицо Гамильтона, остро осознавая неважную раньше вещь: он старше меня всего года на четыре. Он очень молод. И теперь мертв. – Мы же должны были вас спасти… «Единоличник» смотрит сначала на меня, потом на Джона. – Поздно кого-то спасать. Вам не стоило восставать из мертвых. Он подносит револьвер к виску и несколько раз жмет на курок. Знакомые щелчки пустого барабана следуют один за другим. Пальцы разжимаются. Оружие с грохотом падает на пол. – Это иллюзия, мистер Глински. Не усугубляйте ее. Голос Джона звучит ровно, но ало-рыжие точки в глубине зрачков выдают его настороженность. «Единоличник» совершенно спокойно встречается с ним взглядом, разбитые губы поджимаются и кривятся. – Серьезно, гуманоид? Ущипнешь меня? – Вы можете всего этого не допустить. Глински бросает новый взгляд на мертвого врага. Затем он поднимает пистолет и кладет его на впалую грудь Гамильтона, как мог бы положить цветы. Это механическое действие пугает, и я с шумом вдыхаю воздух. |