Книга Танцуя с тигром, страница 89 – Лили Райт

– Нет, на автобусе.

Это тоже была его вина. Жара была его виной. Тигр был его виной. Он никак не помог ей.

– Я должен показать тебе кое-что, – сказал он. – После этого если все еще захочешь уйти, то уйдешь.

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Дядя Эмилио – хороший человек, но он не умеет хранить секреты.

Анна уставилась на забор, раздумывая, как поступить. Она хотела поверить ему, хотела довериться кому-нибудь, и ей сильно не хотелось ехать на автобусе.

Они подошли к его автомобилю. Сиденья были раскалены. Он достал из бардачка компакт-диск.

– Раз уж мы боремся, то давай послушаем музыку.

Мерседес Соса пела «María, María», пока они выезжали из городка. У отца Анны был этот диск. Еще в детстве Анна решила, что это самая грустная песня в мире. Мария была достойна жить и любить, как другие люди, но не могла. У нее не было силы, мечтаний, желания, благодати… Анна считала собственные недостатки, по одному на каждый телефонный столб. Я нетерпелива. Я слишком много пью. Я хочу быть самой красивой женщиной в комнате. Я притворяюсь, что я счастливее, чем есть на самом деле. Я хочу верить в Бога, но не знаю, с чего начать. Я люблю путешествовать, но не могу правильно определить направление. Я не могу представить себя матерью. Я небрежно обращаюсь со всем, кроме слов. Я ненавижу тратить деньги и волнуюсь, что они закончатся. Я не слушаю, когда люди говорят мне свои имена. Я сплю с мужчинами, которые мне не нравятся, потому что не хочу ранить их чувства. Я предпочитаю быть несчастной, чем причиной чужого несчастья, но потом меня возмущают люди, которые делают меня несчастной. Иногда я смотрю на людей, которых я люблю, и вообще ничего не чувствую.

Быть Анной. Быть любимой. Быть любимой, как Анна.

Для этого понадобится гребаный святой.

Он отвез ее в отделение банка. Мисс Венесуэла обслуживала клиента. На ней был темно-синий костюм, волосы были собраны под ободок, а ниспадающие локоны красиво обрамляли лицо.

Когда клиент вышел, она обошла вокруг стола, чтобы поприветствовать их, и поцеловала в щеку Сальвадора. В тот момент Анна ненавидела их обоих – за то, что они мексиканцы, за то, что у них друг с другом больше общего, чем с ней, за то, что оставили ее вне мира колониальной Мексики с ее колоколами и живописным упадком, мира, в котором целуют в щеку.

– Виктория, это Анна, моя подруга, о которой я тебе рассказывал. Анна, это Виктория.

Он сказал это на английском языке. Подтекст был ясен: английский Виктории был лучше, чем испанский Анны. У Виктории все отлично получалось. Виктория была мексиканкой, красивой, она говорила по-английски и была беременна ребенком Сальвадора. Виктория, наверное, готовила собственные тамале. Она протянула Анне руку, мягкую, как птица. От ее женственности Анне захотелось выть.

– Анна заметила, что ты беременна. – Сальвадор повысил интонацию.

Анна посмотрела на него. Ее бросило в жар.

– Она хочет знать, моего ли ребенка ты носишь.

Виктория опустила голову, сконфуженная. Сальвадор уточнил:

– Она видела нас у zócalo на прошлой неделе. Ты плакала, а я держал тебя за руки. Она думает, что ты моя девушка.

Виктория сочувственно цокнула языком, будто напоминая Анне, что у мексиканки намного больше общего с любой американской женщиной, чем с любым мексиканским – или американским – мужчиной.

– О нет, Анна. – Виктория покачала указательным пальцем. – Это ошибка. Сальвадор не мой парень. Отец моего ребенка – еще больший cabrón, чем мой брат.

На ужин они ели рис, бобы и авокадо, присыпанные кинзой и политые лаймом. Анна не могла остановить себя, чтобы не прикасаться к нему, к его рукам, его плечу, его губам. Она увидела, как по стене ползет скорпион размером с ее мизинец. С помощью куска картона Сальвадор сбросил его в банку из-под варенья, наполненную спиртом. Насекомое всплыло на поверхность. Снежный шарик. Смертоносный. Чистый.

Виктория собиралась делать аборт. В тот день, когда Анна видела их вместе, она просила Сальвадора отвезти ее в Мехико, но он убеждал ее подождать несколько дней, и за это время она передумала. Рассказать обо всем матери было сложно, но она готовилась родить ей внука, и это волнительное событие затмило презрение, с которым мать относилась к отцу ее ребенка, называя его «носорог из Монтеррея».

Анна и Сальвадор договорились начать все сначала. Она рассказала ему о коллекции отца, черном археологе, о Тигре. Он рассказывал ей истории о том, как в Мексике исчезают предметы искусства. Одна из таких историй – о краже посмертной маски Лорда Пакаля, которая исчезла из Национального музея антропологии вместе с сотней других артефактов в сочельник в 1985 году, – была просто вопиющей. Ни сигнализации. Ни отпечатков пальцев. Почти четыре года спустя нефритовую маску обнаружили в заброшенном доме в Акапулько. Ворами оказались два ветеринара, бросивших учебу. Они пробрались внутрь через вентиляционную трубу.

– Твой друг, черный археолог, – часть этой проблемы. Он крадет у мертвых.

– Он был наркоманом. Сейчас он выздоравливает.

– Наркоман не может измениться по щелчку пальца. Ты слишком доверяешь ему. Однажды он достанет пистолет.

– У тебя есть идея получше?

Сальвадор отвернулся.

Они не могли договориться о дальнейших действиях. С практической точки зрения. С моральной. В Соединенных Штатах маска была бы в безопасности, но Сальвадор был непреклонен, утверждая, что мексиканское искусство должно оставаться в Мексике.

– Как только предметы вырваны из контекста, история теряется.

– Ты хочешь сказать, что мы не должны иметь музеев?

– Нам нужны музеи по той же причине, что и зоопарки, но животным по-прежнему необходимо жить в дикой природе. Древние люди были похоронены с сокровищами. Зачем раскапывать каждую могилу, если нет денег и нет места, чтобы ухаживать за этими вещами? Мы не должны видеть все. Мы можем представлять их себе. Мы можем задаваться вопросами. Мы можем оставить их для кого-то другого.

– Но маску уже выкопали.

Он встал и начал ходить по комнате.

– Правильно. В этом и проблема. Теперь она должна кому-то принадлежать. Раньше она принадлежала только самой себе.

Анна тоже начала раздражаться. Правильного решения не существовало.

– Хорошо. Оставим ее Томасу Мэлоуну. Он проследит за ней.

Сальвадор резко рассмеялся.

– Я могу поспрашивать, может быть, кто-то из моих музейных контактов возьмет ее.

– Почему бы и нет?

– А ты хотела бы быть на дежурстве, когда Рейес приедет, чтобы забрать свое сокровище?

Анна нахмурилась.

– Пока у нас нет маски, это все неактуально.

– Неактуально? – Сальвадор насупился. Он был не в настроении, чтобы учить новые слова. Он встал, снова сел, взял ее за руки.