
Онлайн книга «Бумажный занавес, стеклянная корона»
– Безжалостный ты человек! – вскричал он. – Хоть бы раз в жизни сказал: вы прекрасны, Богдан Атанасович, нечеловечески прекрасны, я в вас влюблен, все в вас влюблены, и живот у вас подтянутый, и талия бесподобна, и голосина такая, что соловьи дохнут от зависти! Кутиков переступил с ноги на ногу и скучным тоном повторил: – Вы, Богдан Атанасович, нечеловечески прекрасны. И живот у вас подтянутый. И талия бесподобна. И баритон дивный, просто дивный. – Уволен! – во весь голос рявкнул певец. Вопль был такой силы, что, казалось, зеркало вздрогнуло и пошло испуганной волной. – Лжец! Подхалим! – Как же так, Богдан Атанасович… – огорчился Кеша. – Пошел вон, льстивый ублюдок! Певец яростно принялся сдирать с себя камзол и запутался в подкладке. – Мстительный вы, – упрекнул камердинер, помогая ему выпутаться из шелкового плена. – Как все жиробасы. Локоточек вот сюда, вот сюда… Трусы не сорвите в пылу гнева, замерзнете. – Ты кого жирным назвал?! – А будете налегать на гамбургеры, перестанете влезать в ваш золотой плащ. – Убирайся! – Уже ухожу. Отправляюсь прямо к вашим конкурентам. Буду им рассказывать, как на вас джинсы со стразами разошлись посреди концерта. И камушки посыпались сверкающим дождем. Совсем как в вашей песне. Как это… Парам-пам-пам, прильну к тебе, парам-пам, дождем сверкающим! – Камердинер мелодично намурлыкал всем известный хит. – Ненавижу тебя! – взвыл Грегорович. Кутиков скромно потупился. – Спасибо, Богдан Атанасович. Я старался! Зеркало снова вздрогнуло, на этот раз от хохота. Освобожденный от тисков камзола певец помахал руками, энергично растер грудь и с чувством обнял камердинера. – А ведь я еще ничего, а, Кешенька? – Время самоутешения закончилось в десять, – флегматично заметил тот. – А сейчас у вас по расписанию тренажерный зал. – Нажорный! – передразнил Богдан. – Я после него жрать хочу! – Вы и до него жрать хотите. А у вас послезавтра гости. Вы должны быть красивый и худой. Лицо Грегоровича омрачилось. – Для кого стараться-то… Олеся сама вся в целлюлите. Медведкина каждый лист шпината считает. Кармелита меня упрекнет? Или, может, Вороной? – Вы господина Джоника пригласили, – напомнил Кеша, надевая камзол на манекен. Богдан хлопнул себя по лбу с такой силой, будто хотел прикончить напившегося комара. – Правда, Кешенька! И с ним какая-то девица явится, кажется? – Девица идет нагрузкой к Бантышеву. С молодым человеком в качестве сопровождения будут два охранника. Грегорович закатил глаза. – Господи, он все-таки идиот! Кеша промолчал. Ни словом, ни вздохом не отозвался на замечание босса. Богдан помолчал и с некоторой даже опаской взглянул на камердинера. – Что, не так? Кутиков сделал сложное лицо. В переводе это выражение могло означать как «хозяин, вы во всем правы», так и «прав я, но спорить не стану». В умении доносить сразу обе этих истины до руководства и состоит талант идеального подчиненного. Грегорович насупился, придвинул стул и сел. Даже сидя он был почти ростом с невысокого камердинера. – Говори. Иннокентий старательно прикрыл дверь шкафа и даже рукой помахал зачем-то в воздухе, будто отгоняя невидимую моль. – Вы бы, Богдан Атанасович, поосторожнее с этим юношей, – сказал он наконец. – Не доверяю я ему. – Как будто ты вообще кому-то доверяешь! – фыркнул Грегорович. Камердинер почтительно склонил голову, словно признавая его правоту. Но плечами и особенно изгибом шеи по-прежнему выражал сомнение в разумности затеи босса. Как уж это ему удавалось, непонятно, но Богдан считывал это сомнение так же ясно, как второклашка тему урока с доски. – Надоела мне вечная ругань, – понурился он. – Веришь, Кешенька, даже перестал кайф ловить от всех этих скандалов. – От несрежиссированных. – Что? – Вы свой кайф ловили от скандалов, когда они были вами тщательно подготовлены и разыграны. – А у Джоника, думаешь, чистая импровизация? – усмехнулся Грегорович. – У Джоника тоже все подготовлено. Но вам-то о сценарии ничегошеньки не известно. И несет вас этим потоком неуправляемо, и бог знает, куда вынесет. Камердинер проворно расстегнул на пригорюнившемся певце рубашку, снял ее и облачил его большое тело в домашний халат, возникший в руках словно по волшебству. Грегорович поднял на него взгляд. Детское обиженное выражение совершенно исчезло с его лица. – Джоник ведь добром не угомонится, – устало сказал он. – Помнишь Пьера? Повисла долгая пауза. – Что-то мы с тобой прямо как минутой молчания чтим его память, – спохватился певец. – Тьфу-тьфу-тьфу! Он суеверно поплевал через плечо. Из-за другого плеча камердинер протянул ему бутылку колы. – Старый я для таких кордебалетов, Кешенька. Глотки грызть, куски мяса друг у друга выхватывать… Не желаю! Он жадно хлебнул из бутылки и подавился. Пока откашливался, Кутиков почтительно хлопал его по спине. Успокоившись, побагровевший певец вытер слезы и прохрипел: – Так ведь и сдохнуть можно! – Так – нельзя, – успокоил Иннокентий. – Я же рядом. – Может, это меня и пугает! – снова развеселился Грегорович. – Ладно, ступай. Проследи там, чтобы поварих озадачили к среде. Только пусть готовят как обычно! Камердинер укоризненно взглянул на него. – Я сказал, как обычно! – Богдан повысил голос. – И не смотри на меня так! – Нарветесь ведь, Богдан Атанасович, – ласково предупредил Кеша. Грегорович запрокинул красивую голову и высокомерно тряхнул кудрями. – У меня праздник! Не посмеют. 2 Ася Катунцева собиралась на вечеринку у Грегоровича. Каждое слово в этой фразе было правдой, и все было враньем. Вечеринка? Так и есть. Ася должна на ней присутствовать? Верно. И она тщательно готовится, чтобы не ударить в грязь лицом? Именно так. Главная ложь заключалась в легкости, с которой срывались с языка эти слова: «Я собираюсь на вечеринку у Грегоровича». Кто мог небрежно обронить их? Известная модель или молодая актриса, стремительно набравшая популярность и обласканная журналистами. В Инстаграме триста тысяч подписчиков, день забит фотосессиями, репетициями и интервью. Жизнь напоказ, миллион лайков под фотографией «я ненакрашенная» (над макияжем работал лучший гример), в друзьях не водятся люди, чье имя знает меньше сотни тысяч человек. |