Книга Бумажный занавес, стеклянная корона, страница 72 – Елена Михалкова

Олеся хихикнула, но тут же спохватилась и стерла остатки неуместного веселья с лица.

В покрасневших глазах Анжелы что-то промелькнуло. Во всяком случае, она начала отдавать себе отчет в том, что с ней разговаривают.

– Но ты ведь у нас злопамятная сука, – вздохнула Олеся. – Долго ждала своего часа, а? – Она загнула пальцы, подсчитывая, сколько прошло от того достопамятного конкурса красоты в Киеве до развода с Мусатовым. – Ого! Больше десяти! Терпеливая ты, Бирюкова. Отдаю тебе должное.

Бледные дрожащие пальцы провели по щеке, убирая мешавшую прядь.

– Гениальный был ход – подставить Мусатову твою племянницу, – признала Олеся. – Примитивный как шпала. Но гениальный. Тебе, конечно, повезло, что она на меня похожа. Кстати, все хотела тебя спросить: ты сама-то рассчитывала на такой результат? Думала, что Мусатов меня оставит? Или просто хотела нервишки мне пощекотать?

Олеся была уверена, что Анжела не ответит. Но с искусанных губ внезапно сорвалось хриплое:

– …Рассчитывала.

– Ай, молодец! – одобрила Олеся. – Ну ты стратег, Бирюкова. Гитлер плачет горькими слезами!

– Ты сама виновата. – Голос Анжелы звучал безжизненно. – Выставила меня на посмешище… У тебя все было. Слава, деньги, любовь зрителей. Захотела еще и в супер-красавицу поиграться. Баловство! А я кто? Провинциальная дешевка. С толстосумами спала, лишь бы пробиться повыше. Если бы не ты, у меня бы все получилось.

– Да ведь у тебя и так все получилось, – удивилась Олеся. – Ты Никиту своего встретила!

Анжела слабо пожала плечами. Мало ли кого она встретила. Это не отменяло предыдущих страданий.

– Радовалась ты, Бирюкова? Признайся честно! Когда Мусатов меня выбросил – радовалась? Голая плясала на кровати? Туфли, может, новые купила? Отметила свою победу?

– Шубу, – прохрипела Анжела. – Соболиную.

– Ого! У меня, между прочим, соболиной нету.

Лицо Олеси на несколько секунд омрачилось.

– У меня, считай, тоже нету, – с трудом выговорила Анжела. – Все время в перелетах. Куда ее носить.

Взгляд ее с каждой минутой приобретал осмысленность. Руки она выпутала из волос, и теперь одна, крепко сжатая в кулак, лежала на коленке, а вторая, раскрытая, подергивалась на полу, словно живя самостоятельной жизнью.

– Ничего, поносишь еще, – утешила Олеся. – Может, тебя твой Вороной ушлет куда-нибудь в Сибирь. Подальше с глаз. А сам с этой замутит, – она кивнула на фотографию.

Лицо Анжелы поменялось так страшно, что Олеся отшатнулась. А потом схватила Бирюкову за плечи и как следует тряхнула:

– Гляди сюда, припадочная! Пошутила я, слышишь?

Губы Анжелы шевелились, но с них не срывалось ни слова.

– Господи, во дура-то одержимая! Ты меня понимаешь или нет? Говорю тебе, это я все подстроила. Не носит твой Никитушка фотку любимой возле своего волосатого пупка. У него там и волос-то не растет!

– Волос? – непонимающе переспросила Анжела.

Олеся вздохнула.

– Расслабься. Пупок отменяется. Нигде не носит Никита эту фотографию. Он ее вообще в глаза не видывал. Это я ему подсунула в карман пиджака. Усекла?

Прошло, казалось, очень много времени. Сначала Анжела сидела неподвижно, не считая дерганых похлопываний правой ладони. Затем подняла голову и уставилась на Олесю взглядом напряженным и диковатым. Казалось, у нее в голове вот-вот с тихим хрустом лопнет нить, нагреваемая электрическим током, и лампочка перегорит окончательно.

– Подстроила, – повторила она. – Что ты подстроила?

– Фотку твоему мужу подкинула. Чтобы ты ревновать начала. – Олеся говорила терпеливо, как с ребенком. – Витька Бантышев рассказал, что привезет с собой девочку, победительницу конкурса. Ее снимок был в журнале. Я его сфоткала на свою мыльницу, а потом распечатала. Понимаешь?

Анжела мигнула.

– Потом зашла к вам, ткнула карточку в карман пиджака, который на стуле висел. Нарочно на виду, чтобы ты нашла. Я ведь знаю, что девчонка в его вкусе. К тому же молоденькая! Все как у тебя с твоей племяшкой и моим бывшим мужем, правда же?

Олеся недобро улыбнулась.

Анжела мигнула два раза подряд.

– Думала, ревновать начнешь и скандалы закатывать, – с сожалением вздохнула Гагарина. – А ты вон трагедию устроила на ровном месте. Помрешь еще от сердечного приступа, дура впечатлительная! А мне потом грехи замаливать. Ну его в задницу.

До Анжелы, кажется, наконец-то дошло, что ей пытаются объяснить.

– А волос? – выдавила она.

– Какой еще волос?

– Светлый. На подоконнике.

– Волосами не разбрасываюсь, – открестилась Олеся. – Мало ли, откуда он там взялся. Может, ветер принес. Или ты глюки словила на почве переживаний.

Каждое слово Гагариной проникало в сознание Анжелы с запозданием. И осмысливать их приходилось по одному. После перенесенного шока мысли проворачивались в голове с трудом, скрипели несмазанными шестеренками, толкали одна другую.

Как там сказала Гагарина? Сначала Анжела дала ей незаслуженную пощечину – много лет назад, на проклятом конкурсе красоты. Гагарина отплатила, подсунув Анжеле крем. Бирюкова долго ждала своего часа, но дождалась, когда Наташке, племяннице, исполнилось семнадцать. Привезла ее в Москву, познакомила после концерта трепещущую от восторга девочку с великим Борисом Мусатовым. Убедилась, что тот при виде молоденькой копии Олеси Гагариной вдохновенно топорщит усы и несет романтический бред, и сочла, что дело сделано.

Все, что случилось с Гагариной потом, приносило душе Анжелы успокоение и чистую радость. Есть, есть справедливость на этом свете! Насмешливая дрянь лишилась всего: мужа, таланта, поклонников, любимого дела… Даже собственного привычного облика.

Разве не заслуженная расплата за гнусную шутку десятилетней давности? «Я никому не позволяю унижать себя безнаказанно!» – с гордостью твердила Анжела.

Гагарина, однако, не сгинула в дебрях продуктовой лавки. А загадочным образом выплыла и даже вернулась на тот берег, с которого когда-то стараниями Анжелы Бирюковой брякнулась в мутные воды забвения.

– Подсунула, – проговорила Анжела. – Фотографию. И Никита не знал?

– Вот ты тупая, а! Он эту девчонку вчера впервые увидел.

«Никита не знал, – повторила про себя Анжела. – Не знал».

Не знал!

Перекосившийся мир, кажется, начинал выравниваться.

Подождите-ка… То есть все ее мучения, терзания, подозрения, которыми изъязвлена вся душа – дело рук Гагариной?! Обернувшей ловкий фокус Анжелы против нее самой?

Только теперь Бирюкова окончательно поняла, какую шутку с ней проделали.

– Ах ты тварь! – холодным от бешенства голосом сказала Анжела и кинулась на Олесю.