Онлайн книга «Дочь палача и театр смерти»
|
– Ну, женщина, куда собралась? – спросил он. – В Сойен, на рынок, – с готовностью ответила Магдалена, чуть изменив голос. – Продаю там чеснок. – Она показала корзину, куда сложила испорченные, особенно зловонные экземпляры. – Может, и вы купите пару головок, сударь? Чеснок хорошо помогает от гнойников, на носу в том числе… Стражник брезгливо отпрянул: – Убери от меня эту дрянь, старуха! От тебя воняет, как от чесночного поля. Если это все, что у тебя есть к продаже, народ будет обходить тебя за десять шагов, готов поспорить. – Ничего другого у меня нет, – ответила Магдалена и виновато уставилась себе под ноги: так стражник не мог заметить ее усмешку. Именно ради этого она прихватила лежалый чеснок. – Ладно-ладно, проваливай. Стражник пропустил ее, и Магдалена ступила на широкий мост. Мимо шли другие торговцы и крестьяне с тележками, катили повозки и проезжали всадники. Шреефогль предлагал Магдалене своего коня. Но женщина в седле, да еще бедно одетая, привлекала бы к себе слишком много внимания. Пешком до Обераммергау был примерно день пути. Магдалена надеялась добраться туда до темноты – тогда у нее будет достаточно времени, чтобы предупредить Лехнера, повидаться с Петером и вернуться обратно. Возможно, даже с отцом и Симоном. Магдалена по-прежнему сердилась на мужа за то, что он так просто взял и оставил ее одну. Можно было хотя бы все подробно объяснить или даже вернуться ненадолго в Шонгау и все обсудить… Что угодно, только не это куцее письмо! Но Симон просто-напросто был трусом. Что ж, по крайней мере, сегодня вечером Магдалена его как следует отчитает. Однако ее злость не шла ни в какое сравнение с беспокойством за Барбару. Магдалена с грустью подумала обо всех ссорах, произошедших между ними за последнее время. Теперь все это казалось ей такой мелочью… Нужно непременно вернуться прежде, чем явится какой-нибудь палач и примется за свое дело! Под скрип балок Магдалена перешла мост и оказалась на другом берегу, где также располагались сторожка и сарай. Солнце выглянуло из-за облаков, и в душе у Магдалены затеплилась слабая надежда. Она удобнее перехватила корзину и зашагала к лесистым холмам, отделяющим Шонгау от других селений. По губам ее скользнула тонкая, уверенная улыбка. Да, она вернется с Лехнером. Возможно, Барбара и не избежит суда, но до пыток и казни дело точно не дойдет. Лехнер приструнит бургомистра и этого гнусного доктора… Рука ее снова скользнула к бесценному письму под корсажем, и на душе стало спокойнее. Все будет хорошо. * * * – Credo… in… in uno… deum patrem omin… omni… – Omnipotentem! Господи, неужели это так сложно?! Георг Кайзер хлопнул книгой по кафедре и в отчаянии оглядел сидящих на скамьях учеников. Дети смотрели на него пустыми глазами. Толстый Непомук силился произнести первые слова апостольского Символа веры. Несмотря на царящий в классе холод, на лбу у него выступил пот. В воздухе, как всегда, стоял слабый запах разложения, которым тянуло с кладбища. – Никто и не требует, чтобы вы наизусть знали целый катехизис, – ворчал Кайзер. – Но ничего не мешает выучить пару строк на латыни. Петер, поможешь Непомуку? Учитель с благосклонной улыбкой обратился к Петеру. Мальчик вздрогнул. Разумеется, Кайзер делал это из лучших побуждений. Он ведь понятия не имел, каково это, учиться в классе с шестью десятками упрямых неучей и быть единственным, кто знает латынь. Уже сейчас он чувствовал на себе взгляды других. – Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae, – прошептал он. Кайзер благодарно вздохнул: – Ну вот, видите. Это не так уж трудно. Берите пример с Петера. Из него-то выйдет толк. А теперь… Церковный колокол пробил полдень, сигнал к окончанию занятий. Дети с радостными воплями повскакивали с вытертых скамей и устремились к выходу. Непомук, проходя мимо, толкнул Петера, так что у него выпала дощечка для письма. – Еще встретимся, умник! – прошипел толстяк; он почти на голову был выше Петера. – Без зубов латынь дается не так бойко… Тут он заметил, что подходит Кайзер, прервал свои угрозы и поспешил прочь. Учитель дружески взъерошил Петеру волосы. Стычки между учениками он, похоже, не заметил. – Учение здесь может показаться тебе очень затянутым, – произнес Кайзер. – Но это ведь маленькая деревня, следует принимать во внимание и менее смышленых ребят. Кроме того, отец Непомука оплачивает почти половину дров для школы. Он сухо закашлялся, потом показал на маленькую ржавую печку в углу, которую приходилось топить даже теперь, в мае. Сквозь щели в бывшую конюшню задувал ветер, немногочисленные скамьи были сколочены из старых досок. Мест на всех не хватало, и половина детей вовсе вынуждена была сидеть на утоптанном, холодном полу. Кайзер подмигнул Петеру: – Если хочешь, заходи вечером ко мне в кабинет, почитаем Катулла. Может, у меня найдется для тебя пара новых анатомических рисунков… Скажем, в шесть часов? Петер нерешительно кивнул: – Э… с радостью. – Он торопливо сложил вещи и направился к выходу. – Но мне сейчас надо… – И еще, Петер… – Кайзер придержал его за плечо. – Не стоит бояться здешних болванов. Это всего лишь зависть. Как я уже сказал, из тебя выйдет толк. – Будь по-вашему, – ответил Петер. – Но мне и вправду нужно идти. Меня… – Тебя ждут другие ребята? Я рад, что ты уже нашел друзей, это превосходно. – Кайзер со смехом потрепал Петера по волосам и наконец отпустил. – До вечера! Петер побежал на улицу, где его нетерпеливо дожидались Йосси и Максль. – Мы уж думали, Кайзер заставил тебя целиком зачитывать катехизис, – проворчал последний низким голосом и покачал головой: – Где ты так обучился латыни? Это просто немыслимо. – Не знаю, – пожал плечами Петер. – Просто получается. Для меня это вроде игры. – Вроде игры? – рассмеялся Йосси. – Тогда я знаю игры получше. Салки, шарик или прятки, к примеру… Ты и вправду малость странный. Да еще эти твои рисунки! Петер уставился себе под ноги: – Прости, если я… Максль хлопнул его по плечу: – Да не бери в голову. По крайней мере, я потом смогу сказать, что знавал настоящего студента. Ну, идемте же, пока не попались Ханнесу. Он украдкой показал в сторону школьного сада, где помощник Кайзера колол дрова. Рябой Ханнес был рослым и широкоплечим, под потной рубахой угадывались крепкие мускулы. Лицо его было усеяно шрамами от перенесенной оспы, которые и дали ему прозвище. Дрова он колол с тем же усердием, с каким зачастую хлестал на занятиях непослушных ребят. Петеру хватило и получаса, чтобы возненавидеть его. Удивительно, с чего бы дружелюбный Кайзер вообще назначил этого олуха своим помощником. Ханнес умел читать не лучше других учеников, а на латыни знал наизусть лишь «Отче наш». Хотя возможно, что более способного помощника в Обераммергау просто не было. |