Книга Следователь по особо важным делам, страница 14 – Анатолий Безуглов

— Кажется, рюмочку. От силы — две. Валерий упросил.

— Но ведь она была в положении все-таки…

— Рюмку-то! Валерий твердил, что если пить вино, то ребёнок родится красивым…

— Ладно. Выпили. Маловато для настоящих мужчин…

Коломойцев улыбнулся:

— Вы сами подсказали нужную мысль.

— Нет, это ваши слова…

— Может быть, может быть. Я, честно признаться, инициативы не проявлял. В гостях же, а не у себя. Валерий хотел ещё. Аня, естественно, против. А мне каково? Я их уважаю одинаково. Оба стоящие ребята. Поддержи одного — другой обидится. Сижу, не выступаю.

— Наверное, можно было послушаться беременную женщину, как вы считаете?

— Да, виноват, смалодушничал. Должны понимать:

мужская солидарность… Короче, Валерий предложил пойти ко мне.

— Подождите, они. сильно поругались?

— Что вы! Интеллигентные люди. Она говорит, пожалуйста, мол, идите, просто ей неприятно на это смотреть.

— Понятно. Ну а Залесский?

— Неужели вы думаете, что он грубил или хамил?

Все тактично. Он выступил, что надо, мол, ещё выпить, чтобы освободиться от стресса, очистить мозги. Я, говорит, тебя понимаю, пойми и ты меня. С тем и пошли… Я считаю, что так и должно быть среди современных людей. А?

— Много вы ещё выпили?

Коломойцев болезненно поморщился. Напоминание о выпивке раздражало его.

— Понимаете, наверное, во всем виноват спирт.

— Вы хотите сказать, доза принятого спирта?

— Не-е-ет. Какой-то он был нечистый. С запахом. Может быть, в плохой посуде был. Валерий обычно держался. А тут — как обухом по голове. Отключились. Куда уж ему домой. Только травмировать Аню. И ещё плохо ему стало.

Коломойцев говорил быстро, проглатывал окончания.

К тому же шипящие он произносил с присвистом. И я иногда с трудом улавливал смысл.

— Вы говорите, что ему стало плохо? — переспросил я.

— Простите за натурализм. Рвало. Среди ночи.

— А вы как?

— Худо. На следующий день я его вылил к чёртовой матери, — сказал он таким решительным тоном, что не оставалось никакого сомнения: спирт был вскоре долит до капли.,

— Долго вы сидели?

— За полночь. — Он подумал. — Может быть, раньше, может быть, позже, знаете, как под этим делом.,

— Не знаю, Он усмехнулся. Пососал трубку.

— Ну да…

— Что «ну да»?

— Совсем, что ли, не потребляете?

— Нет.

— Теперь понятно, — сказал он загадочно.

— Что вам понятно?

— Вы все время выступаете насчёт выпивки…

Я улыбнулся:

— Мне кажется, вас этот вопрос задевает…

— Ничего подобного. Выпиваю, как все. Не больше других. В наше время без этого не обойтись.

— Вы так считаете?

— У людей теперь все чаще наступает стрессовое состояние. Чем его можно снять? Немного выпить… В США, например, ищут заменитель алкоголю. Проблема!

— Вы же шофёр.

Коломойцев закинул ногу на ногу:

— Ну и что? Почему-то творческим работникам это разрешается. Им это необходимо для вдохновения. А простым смертным — запрет. Они не люди…

— Уверяю вас, когда человека забирают в вытрезвитель, не смотрят, простой он гражданин или известный артист, писатель, композитор…

Коломойцев решил меня поддеть:

— А если академик, тоже забирают?

— Положение для всех общее.

— Ну да, выступайте.

— Мне кажется, мы отвлеклись. Как вы этого ,ни хотите, вернёмся к вашей выпивке. Итак, Залесский в ту ночь оставался у вас ночевать?

— Да.

— А кто ухаживал за ним, когда ему стало плохо?

— Наверное, Евдокия Дмитриевна, моя хозяйка. Я спал.

— Вы, значит, не помните, что с ним было?

— Откуда! Узнал только наутро.

— Вы спали и ничего не слышали?

— Не слышал. Проснулся только утром.

— Хорошо. Станислав, какие взаимоотношения были в семье Залесских?

— По-моему, они отлично умели жить вместе, хотя и любили друг друга…

Я посмотрел на него почти с удивлением. Откуда у молодого парня такая формулировка?

— На основании чего вы это заключаете?

— Я доверяю прежде всего своим чувствам.

— Видите ли, для протокола чувства — вещь в какой-то степени нематериальная…

— А мне кажется, это, самое главное, — сказал он твёрдо.

— Хорошо. Давайте дальше. Вы, наверное, говорили с Залесским о жизни?

— Очень много.

— К примеру, как он относится к супружеской измене?

— Вы меня извините, но это мещанские разговоры.

— Понимаете, нам все-таки придётся остановиться на данном вопросе… важном для следствия. Как он относился к этому?

— По-моему, широко, по-современному…

— Конкретнее. Говорил ли он вам о том, что подозревает жену? Его реакция на это?

— Нет, он не подозревал её. Следовательно, какая может быть реакция? Помню, её уже увезли в район, он сидел на крыльце и выступал: «Зачем она это сделала?

Главное — жизнь. Все можно понять и простить. Зачем она это сделала…» Думаю, для него превыше всего было счастье Ани. Ну, а если изменила, что ж, жизнь есть жизнь.

Валерии, как мне кажется, понимал все это и мог простить. Он, повторяю, был большой души человек. Не копался в мелочах. Не захотел быть агрономом, бросил институт, захотел увидеть свет — пошёл простым моряком на корабль, решил написать роман о целине — поехал за— тысячи километров. И уж, конечно, какая-то там измена его не перевернула бы.

— А роман он написал?

— Сказал, что собирает материал пока… А потом… До этого ли было?

Итак, Залесский тоже без пяти минут агроном. Сведение интересное. Новое. Надо бы ознакомиться с его автобиографией в отделе кадров.

— С Аней они познакомились в институте?

— Да, она училась курсом младше.

— Интересная собой?

— Хорошее, славянское лицо, что-то в ней было… Между прочим, у Ципова есть плёнка. Можете посмотреть.

— Кто такой Ципов?

— Он сейчас вместо Валерия в клубе. И ещё киномеханик. Залесский добился покупки киносъёмочного аппарата. Любительского. Полезное дело задумал — кинохронику совхоза. При нем отсняли несколько мероприятий. На одной, кажется, есть Аня…