Книга Следователь по особо важным делам, страница 11 – Анатолий Безуглов

Рядом со спинкой, у стены, находилась тумбочка. На ней обычно лежала бритва, которой Залесский, по его показаниям, поправлял виски.

Окно из спальни выходило на задний двор.

Везде — тонкий слой пыли.

Я осмотрел то место возле кровати, где была обнаружена Залесская.

Понятая негромко кашлянула:

— Крови не найдёте, товарищ следователь. Я сама мыла на другой день, как Анну увезли…

— Да? — машинально сказал я, подымаясь.

— Все сама. Валерий Георгиевич попросил по-свойски, по-соседски. Я и простынку стирала, и наволочку…

— Ещё что? —..Я осёкся: сейчас она только понятая.

— Пододеяльник…

— Хорошо, — остановил я её.

Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.

В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано, что окна были закрыты, форточки — открыты. Лето…

В кухонном закутке имелся небольшой встроенный шкафчик без полок. В нем

— запылённые бутылки. Иностранные, в магазине не принимают. Старая соломенная шляпа.

— Валерий иногда надевал, когда возился на участке, — прокомментировала старушка.

Ещё имелось несколько истрёпанных газет и журналов.

«Сельская молодёжь» полугодовой давности, «Иностранная литература», «Новый мир».

Я перелистал их. Из «Нового мира» выпала школьная тетрадка. Вернее, то, что от неё осталось — обложка и двойной листок.

Не та ли, из которой Залесская вырвала бумагу для последнего письма? А может быть, и другая.

Да, разжиться следователю, прямо скажем, нечем.

Тетрадку я на всякий случай забрал.

Замок входной двери — обычный, врезной. Он закрывался с трудом. Савелию Фомичу пришлось попыхтеть над ним.

— Что значит заброшенная» вещь, — вздохнул он. — Без руки хозяйской и железо чахнет.

Было непонятно, к чему это относилось: к безалаберности бывшего владельца, Залесского, или к заброшенности дома.

И все-таки в протокол осмотра места происшествия эту деталь я вставил. Теперь надо фиксировать каждую мелочь. Пригодится она или нет, никогда не угадаешь.

Покинув пустой, прямо скажем, мрачноватый домик, я отправился в детский сад.

Директор совхоза назвал имя Марии Завражной. Ближайшей подруги Залесской.

Её показаний в деле не было. Все-таки странно вёл дело следователь. Как можно было обойти такого человека? Наверняка ведь он знал об их отношениях с умершей…

Я зашёл к заведующей детсадом, представился. И пока она ходила звать Завражную и улаживала вопрос, с кем на некоторое время оставить её малышей, я быстренько прикидывал в голове план предстоящего разговора. Для меня знание собеседника, пусть даже мало-мальски пригодного для выяснения фактов и обстоятельств, — дело первостепенной важности.

Нет двух людей, которые бы совершенно идентично зафиксировали все детали одного и того же происшествия.

Если даже они были непосредственными очевидцами события. Все зависит от психологии, человеческой фантазии и личной установки.

Мать моя любила приговаривать: всякая побаска хороша с прикраской. И вот эта самая прикраска присутствует везде непременно, хотим мы этого или нет. Это и настроение, и отношение к тому, о чем говоришь, и какие-то ассоциации, воспоминания, а то и просто-неправда.

Самое удивительное, что искренние, правдивые люди бывают иной раз для меня труднее и мучительнее тех, кто врёт и путает заведомо. Раз показавшееся может представиться им истиной. Они на ней настаивают. И как прорваться, как отшелушить дорогую «прибаску», если она — как бы образ события?

У того, кто хочет скрыть истину, все придумано. И эта ложь в ходе и соприкосновении с фактами и уликами обязательно терпит поражение.

Но ложность показаний, как бы они ни были продуманы и пригнаны преступником, входит в противоречие с реальными фактами, которые произошли в жизни…

Мария Завражная вошла несмело. Пристроилась на краешке стула. Молодая. Не больше двадцати. Красива подеревенски. Крупные и в то же время мягкие черты лица.

Чёлочка закрывала левый глаз, и девушка непрестанно её поправляла. Почти все время её рука, широкая, с нежными пальцами, была у лица.

— Машенька, — я невольно употребил ласкательное имя, — вы не волнуйтесь.. Посидим, поговорим спокойно…

— Да, да, поговорим. А я не беспокоюсь.

— Вот и отлично. Как там без вас, детишки не набедокурят?

— Нет, они славные. Заведующая пока с ними.

— Трудно с малышами?

— Мне с ними хорошо… — Она почему-то все время старалась смотреть не на меня, а прямо перед собой.

— Что у вас, призвание к этой работе?

— Не знаю. Никто из родителей не жалуется как будто,

— А дети? — пошутил я.

— Они славные, — повторила Завражная.

— Вы специально учились?

— Сразу после школы пошла сюда.

— Понятно. И уже кое-какой навык, конечно, появился, профессионализм?

Завражная промолчала, пожав плечами.

— А как подруга ваша, Аня Залесская, быстро освоилась? — осторожно спросил я.

— Быстро. — Эавражная вздохнула. — Дело несложное.

Главное, хорошо относиться к людям. — Маша сделала на слове «людям» ударение.

Упоминание о Залесской не внесло в настроение девушки сколько-нибудь заметного изменения. Напряжение осталось. Но почему?

— Вы с Аней подружились быстро?

— Она славная была…

— Понимаете, Маша, меня интересуют малейшие детали её поведения, настроения. Постарайтесь припомнить то, о чем я буду спрашивать.

— Понимаю. — Завражная нервно поправила чёлку. — Спрашивайте.

— Как вы с ней сошлись? Легко, хорошо?

— Она славная…

Вот упрямая девка! Заладила одно и то же.

— У вас были общие интересы, разговоры? — спросил я, быстро подавив раздражение.

— Вот, детишками занимались… Ну, и о жизни, само собой, говорили…

— И как же ей жизнь была, в тягость или в радость? — решил я попробовать напрямую.

— Всякое случалось. Как у всех.

— Были огорчения?

— Без этого не бывает.

— По какому случаю, не помните?

— Помню. Серёжку своего как вспомнит, ну и… Сколько с чужими не возись, к своему ещё сильнее тянет.

— Значит, по сыну тосковала?

— Очень.