Онлайн книга «Следователь по особо важным делам»
|
— И когда это было? — Ой, запамятовала. — Пожалуйста, припомните. — Какой-то, кажись, праздник обратно был. Вспомнила! Верно. Не суббота, не воскресенье, а праздник. Седьмое ноября. — Значит, Ильин у неё ночевал? — Выходит,ночевал. — А как он воспринял приезд Валерия? — Вот и получается, что Валерий ему уж во второй раз дорогу перебежал, — Вы не знаете, они встречались после этого? — Не знаю, врать не хочу. — Он провожал их? — На вокзале я его не видела. — Аня его вспоминала или нет? — Муж приехал… — А она це просила вас не говорить при Валерии об их отношениях? — Уж какие там были отношения, я не знаю… — Человек бывал в доме… Ночевал… А вы — близкий, почти родной, могли проговориться. — Родно-о-ой, — протянула Анфиса Семёновна. — Роднее не было. Что-то в этом роде Аня меня предупреждала. Говорит, надо все начинать сначала. А старое — вон. Я, хоть и старуха, смекаю ещё. Могла и не предупреждать. Я худа ей не желала. Хотела бы всегда помогать, всей душой. И вот этими старыми руками… Мы говорили долго. Воспоминания волновали старушку. Видимо, Кирсановы являлись самыми близкими, если не единственными людьми в её жизни, память о которых воскрешала много хорошего и дорогого. — Ещё один вопрос. Когда умер отец Ани, возникало у неё желание покончить с собой? Может быть, она вам говорила об этом? — Нет, не припомню такого. Горевала шибко. Но молодость своё брала. — Анфиса Семёновна подумала. Помолчала. — Нет, не было и мыслей таких у ней. Я чувствовал, Анфиса Семёновна утомилась. Да и сам, признаюсь, стал терять ясность направления беседы. И решил на сей раз закончить. Она вдруг спохватилась: — Скажи, мил человек, а для чего тебе все это надо? Может, что нехорошее открылось? — Да чего уж хорошего в Смерти человека? — уклончиво ответил я. — Тем более такой молодой и красивой женщины. — Верно. Ей бы жить да жить. А уж как о Сергее вспомню, так сердце кровью обливается. Да и Валерий безвинно страдает. Все же мой ответ старушку не удовлетворил. Но у неё хватило такта и ума в дальнейшие вопросы не вдаваться. Неглупая была эта Анфиса Семёновна. Хотя на вид простая и бесхитростная… Можно ли было ей верить? Я не мог найти причин, для чего бы ей стоило говорить неправду. А если человек врёт только для красивой лжи — это болезнь. Это патология. Такие тоже мне встречались. Нет, крёстная Залесской была в здравом уме. Но все-таки её показаний для меня было мало. И я отправился в сельскохозяйственный институт. Уже один взгляд на теснившиеся на небольшом пятачке здания говорил о его эволюции. Все, по-видимому, началось с длинного одноэтажного строения красного кирпича врасшивку. Так строили ещё до революции. Может, это была церковноприходская школа. Потом выросло двухэтажное. Кирпич и дерево. Много стекла. Местный, так сказать, конструктивизм. Площади и солидности хватало поначалу только для техникума. Но когда размахнул свои крылья домина в пять этажей, с колоннами, портиками, капителями, с декоративным карнизом, с широкой лестницей, проглотившей полдвора, внушительное здание не могло стать не чем иным, как высшим учебным заведением. А что оно, учебное заведение, будет жить и развиваться дальше, категорически утверждала пристройка наших дней. Совершенно гладкий, ровный параллелепипед с широкими окнами и керамзитовой штукатуркой. Слово теперь оставалось за достижением будущей архитектуры. Тогда институт, возможно, дорастёт до академии… Исполняющий обязанности ректора разговаривал со мной недолго. — Да, да, слышал. Печальная история. Залесского я не помню. А вот Кирсанову — хорошо. Аккуратная, дисциплинированная. Активистка. У Ильина я присутствовал на защите. Положение обязывает — председатель учёного совета. Но, скажу откровенно, на его защите я испытывал удовольствие. Редкое сочетание — хорошая научная подготовка и практический опыт. Но, сами понимаете, в личном житейском плане я Ильина, можно сказать, не знаю совершенно. Тем более он у нас был аспирант-заочник. Поговорите лучше с профессором Шаламовьш. Он его научный руководитель… Секретарша ректора помогла мне найти Шаламова в коридоре института. Яков Григорьевич извинился, что мне придётся немного подождать: он заканчивал разговор с двумя грустными, усталыми молодыми людьми. По-моему, разговора не было. Сухощавый, седой как лунь профессор спокойным, методическим голосом вбивал в смиренных учеников что-то важное для них. Уверен — совершенно напрасно. Когда он их отпустил, они пошли прочь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежали. Шаламов пригласил меня в свой кабинет. Он возглавлял кафедру растениеводства. Посмотрев на моё удостоверение и узнав, что я хотел бы поговорить об Ильине, он сцепил свои длинные пальцы и положил руки перед собой на стол. — Странно: Ильин и следствие… Понятия для меня взаимоисключающиеся. — Почему вы решили, что следствие соприкасается обязательно с преступниками? — О честном человеке узнают все у него самого. У профессора была кристальная логика. Мне надо было или выворачиваться, или признать его проницательность, то есть раскрыть свби замыслы. Одно не лучше другого. Вот что значит сила слова! — Честность нередко требует не меньших доказательств, чем виновность. — По-моему, правде всегда тяжелее, чем кривде. На то она и правда. Впрочем, насколько я понял, предмет нашего разговора — Николай Ильин. И вам нужны факты, факты и только факты. Я к вашим услугам. — Ильин закончил аспирантуру? — Конечно. И защитился. В феврале месяце. — Странно. О том, что он кандидат, Ильин не пишет в документах. — Но диссертация ещё не утверждена в ВАКе. — Ясно. Значит, дело не в его скромности? Шаламов пожал плечами: — Нескромно, на мой взгляд, кричать о своей необразованности. Знаете, есть такое высказывание: «мы институтов не кончали»… — Ну, видите ли, институтов просто-напросто на всех не хватит, сколько ни строй… — Ума тоже не всем хватает… Профессор находился, что называется, в состоянии «момента». Да, два молодых балбеса здорово подпортили ему настроение. Надо его вернуть в состояние равновесия. — Насколько я понял, об Ильине вы этого сказать не можете? |