Онлайн книга «Отрок. Бешеный Лис»
|
— На все воля богов. — Врешь! — Мишка понял, что почти выкрикнул это свое «врешь», и понизил голос: — Пока человек о проклятии не узнает, оно на него не действует. Так? — … — Так или нет? — … — Ну как хочешь, я ухожу. — Так, — признание явно далось волхву с трудом, деланое спокойствие пропало, на лице проступило выражение жгучей ненависти. — Когда ей черную весть передали? Ну! — Не понукай, не запряг, — огрызнулся пленник, но было заметно, что это он так — для удовлетворения самолюбия, расскажет же правду. — Как узнал, что у нее младенец в моровое поветрие помер, так и велел ей передать, что детей у нее больше не будет… живых. — Понятно. Повернись, веревки перережу. Мишка перехватил стягивающие волхва веревки кинжалом и снова попятился к двери. Как выяснилось, боялся он зря — волхв действительно не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Неизвестно, сколько времени его держали связанным, может быть, с самого захвата городища. Тогда дело могло кончиться скверно. Но нет, вязать пленных ратнинцы умели, волхв ругнулся сквозь зубы и попытался растереть руки. Получалось плохо, и Мишка решил немного успокоить волхва: — Не спеши, время есть. — Кто она тебе? — поинтересовался волхв. — Татьяна? Тетка. — Что ж не спрашиваешь, как заклятие снять? — пленник, видимо окончательно поверив в близкое спасение, разговорился. — Сам знаю. — Ну уж… — удивление было искренним, волхв даже перестал растирать затекшие руки. — Все просто, — спокойно объяснил Мишка. — Сделаю куклу, проткну ей иглой живот, потом на глазах у Татьяны эту иглу выну, а куклу сожгу. Какие при этом слова нужно говорить, тоже знаю. Ничего сложного. — Нинея научила? — Сам не дурак. Волхв пожал плечами и снова принялся восстанавливать кровообращение в руках. Некоторое время тишину в сарае нарушало только его сопение, потом волхв, словно спохватившись, спросил: — Что со Славомиром, знаешь? — Убит. — А те, кто с ним уходил? — Тоже. — Точно знаешь? — волхв вперился в Мишку недоверчивым взглядом. — Только слышал или сам видел? — Сам трупы видел. А Славомира, без лица и языка, в лесу оставили, с подрезанными жилами. — За что? — волхв снова замер без движения, ожидая ответа на свой вопрос. — Он внуков своих убить пытался — сыновей Татьяны. Оба ранены, но жить будут. В том бою всех трех сыновей Славомира убили; получается, что он близких родственников между собой стравил — дядьев с племянниками. Потому с ним так и поступили. — Совсем сдурел старый… — пробормотал волхв себе под нос, но Мишка услышал. — Тебе видней — сдурел так сдурел. Весть запомнил? — Грек Илларион, полк воинов-монахов. — Верно, — Мишка утвердительно кивнул. — Встать можешь? — Сейчас… ох! Сейчас, погоди немного, уже отходит. Так Корзень из-за этого на городище пошел? — Почему ты его так зовешь? — Мишка тут же ухватился за возможность получения новой информации. — Его так… — волхв, пыхтя, изо всех сил растирал себе ноги, — один человек назвал… перед смертью. Провидцем был. Предрек, что если Корзень со Славомиром схлестнутся… — Не со Славомиром! — напористо перебил Мишка. — Он другое имя назвал! В Перуновом братстве у всех иные имена, так же как у Корнея — Корзень. Так и у Славомира… — Ты!.. — волхв отшатнулся к стенке сарая, и на лице его вновь проступила ненависть. — Ты кто такой? — У Нинеи спросишь. Если разрешит, — Мишка на всякий случай извлек из ножен кинжал и демонстративно подбросил его несколько раз. — Поднимайся и пошли, на ходу быстрее разомнешься. До лаза в тыне добрались без приключений, волхв на непослушных ногах двигался даже медленнее, чем Мишка на костылях. Уже выбравшись наружу и окончательно поверив в освобождение, он вдруг обернулся и обратился к Мишке: — Эй, парень! Кукле под одежку напихай чего-нибудь, как будто беременная, и… на-ка вот, Татьяна узнает, — в руке у волхва неизвестно откуда появилась толстая бронзовая игла, тупой конец которой был изготовлен в виде головы языческого идола. — Сначала вытащи, потом обломи или перекуси клещами. Так правильно будет. От кого Нинее поклон-то передать? — От Михайлы. — А по-нашему тебя как? — Ждан. Только она меня все равно Михайлой зовет. Скажи: скоро навещу, только нога подживет. * * * — Михайла! Михайла! — опять прервал Мишкины воспоминания голос старосты Аристарха. — Да что ты сегодня сонный такой? Очнись! Слышишь, о чем спрашивают? — О чем, Аристарх Семеныч? — Ну, совсем сомлел. Самому-то отцу Михаилу грамота была? Он же на порог прислугу не пустит, мол, нельзя чернецу. — Была, — отрапортовал Мишка. — С пастырским увещеванием и разрешением от некоторых монашеских обетов до того времени, как выздоровеет. — Ага. Ну тогда ладно. А почему грамоты с тобой передали, а не с Корнеем Агеичем? — А про отца Михаила секретарь епископа почему-то меня расспрашивал. И еще один монах — Феофан. Он-то мне грамоты и передал, а почему мне — не знаю. — Ладно, с этим решили, — староста обвел глазами собравшихся. — Вроде бы все или еще о чем-то забыли? — Забыли! — выступил вперед десятник Пимен. — Ты сам намедни обещал. — И охота тебе, Пима, впустую время тратить! — не очень настойчиво попытался возразить староста. — Не впустую! Дело важное, и от него благополучие всех нас зависит! — Так, слушайте, — Аристарх повысил голос. — Десятник Пимен и с ним еще… Пимен, сколько вас? — Еще семнадцать. — Десятник Пимен и с ним еще семнадцать человек предлагают… как бы это… да ну тебя, Пимка, сам рассказывай! — Я — десятник четвертого десятка, обозный старшина Бурей и еще шестнадцать человек — все достойные мужи и бывалые воины, а также крепкие хозяева — хотим, чтобы вы задумались над тем, что сотня наша слабеет, — начал торжественным голосом Пимен. — Сами сегодня убедились: полных десятков у нас только три, двух десятков нет вообще, еще один докатился до такого позора, что и говорить противно. Трое десятников остались без ратников, а это значит, что и еще трех десятков у нас нет. Терпеть такое дальше нельзя, с этим, я думаю, и сотник наш согласен. Так, Корней Агеич? — Беды наши любой перечислить может, — отозвался Корней. — Что предлагаешь-то? — Но с перечисленным ты согласен? — Согласен. |