Онлайн книга «Тень секретарши Гамлета»
|
Было поздно, темно, одиноко и неуютно в собственном пьяном, расхлябанном теле. Севка нашел в парке пустующую карусель и, оседлав какого-то конька-горбунка, сильно раскрутился, отталкиваясь от земли ногами. Ночь, дождь, карусель и хандра – что еще нужно для молодого и холостого сыщика?.. Дождь усилился. Севка громко спел «Оле, оле, Россия, вперед!», еще сильнее раскрутил карусель и… позвонил Шубе. Он всегда ей звонил, когда ночь, дождь и хандра… Шуба фантастически тонко и умно справлялась с этим холостяцким коктейлем – знала, о чем говорить, как молчать, что пить и чем заедать эту хандру, ночь и дождь… – Шуба, – всхлипнул он в трубку, – я немедленно еду к тебе. – Ты пьян? – Я… расстроен. Виски оказался паршивым, манговый сок отдавал редькой, а желтоперые тунцы улетели на юг. Шурка, нужно срочно со всем этим что-то делать! Жарь картошку и доставай соленые огурцы. Я еду. – Подожди! – крикнула Шуба прежде, чем он успел отключиться. – Я переехала… – Что ты сделала? – Сменила место жительства. – Твою мать. Это шутка? Шурка сто лет жила на одном месте, в однокомнатной хрущевке, доставшейся ей от матери. – Это не шутка. Я переехала на улицу Туманную, в высотку. Квартира триста пятнадцать. Севка длинно присвистнул. Высотный дом на улице Туманной считался элитным. Квартиры там стоили бешеных денег, а, судя по номеру «триста пятнадцать», Шуба переехала не просто в квартиру, а в пентхаус, который стоил еще дороже. – Папашка блудный квартирку подбросил? – мрачно поинтересовался Севка. – Да. Он решил, что я ужасно живу, и купил мне трешку под небесами. Семнадцатый этаж, представляешь? – Если честно, то слабо. Ты – на семнадцатом этаже? В трешке? Тебе там не страшно? – Нет, мне тут прикольно. К хорошему быстро привыкаешь. – Шуба… боюсь, я теперь недостаточно хорош для тебя. Шурка захохотала. – Похоже, виски действительно было паршивым, – сказала она. – Первый раз ты усомнился в своей привлекательности! Купи большой ананас и приезжай. – Шуба… – Она нажала отбой, а он хотел ей сказать, что очень любил ее однокомнатную хрущевку с простреленной дверью и вечно падающим раздвижным креслом. В супермаркете большого ананаса не было, и в круглосуточном киоске тоже не оказалось. – Не сезон, – объяснил продавец. – Возьмите манго! – Да что ж это такое! – возмутился Фокин. – Чего не попросишь, всему – не сезон! Только у манго всегда сезон. Давайте… пять штук, что ли… Сунув пакет с манго под мышку, Севка поймал такси и поехал к Шурке Шубиной, на Туманную. Дом поразил его роскошной парадной, широкими лестницами, высокими потолками и консьержкой. – Вы к кому, молодой человек? – любезно осведомилась старушка с голубыми кудрями. – К Шубе в триста пятнадцатую, – бросил на ходу Фокин, направляясь к лифту. – К шубе, так к шубе, – кивнула старушка и что-то записала в блокнотике. – «Вы к кому, молодой человек?» Ну, цирк! – хохотнул Севка. Он запутался в никелированных кнопках, и пока разбирался, как с помощью техники добраться до заветного семнадцатого этажа, зазвонил телефон. – Манговый король слушает, – прижал Севка трубку плечом к уху, продолжая тыкать кнопки. – Всеволод Генрихович, папа в беде, – отчеканил голос самозванки-секретарши Фокиной, которую Севка по забывчивости так и не сдал в психушку. – Чей папа? – не понял Фокин. – Ваш. У вас же есть папа? – У меня есть папаня, но он в беде быть не может. – Вы уверены? – Абсолютно. Все несчастья, которые могли с ним случиться, уже случились. Он овдовел, спился и большую часть времени проводит в могилах. – Так вот, а теперь он в тюрьме. – Вы… совсем сбрендили, как вас там… мисс Пицунда? – Только что позвонил Василий Петрович Лаврухин и сказал, что ваш отец сидит в изоляторе временного содержания. – За что?! Севка вдруг вспомнил, что папаня не отвечал утром, не отвечал в обед, а вечером… Вечером телефон сообщил, что абонент недоступен. Ладони вспотели, лоб покрылся испариной, а колени выдали такой тремор, что Севка чуть не рухнул как подкошенный. – Василий Петрович пока не знает за что, но… Сунув мобильник в карман, Фокин выскочил из лифта. – Передайте это Шубиной из триста пятнадцатой, – сунул он на бегу пакет с манго консьержке. Старушка с голубыми кудрями осуждающе покачала головой, но Фокин этого уже не увидел. Мобильный Лаврухина не отвечал. В полиции сказали, что Василий Петрович дома, дома жена сонно ответила, что Вася у мамы, а мама сообщила, что «Васька-засранец» опять дежурит. – Бардак, – возмутился Севка, стоя на остановке. Но самое неприятное в этой ситуации было не бессовестно-неуловимое поведение Лаврухина, а то, что Севка напрочь забыл, где бросил свою машину. То ли возле НИИ, где снимал офис, то ли у дома Маргариты Петровны, где снимал комнату, то ли вообще на стоянке, – а если на стоянке, то на какой? Он пользовался тремя стоянками в зависимости от наличия там свободных мест. Не то чтобы у Севки с головой было плохо, просто изматывающие слежки последних дней за блудливыми супругами и супружницами слились воедино, в один безликий, вязкий комок времени, и где и когда он бросал машину, Севка, убей, не помнил. Такси проносились мимо, все переполненные, и Севка бегом помчался в РОВД. Телефон разрывался в кармане, звонила Шуба, но у Фокина не было ни сил, ни времени что-то ей объяснять. Он ворвался в отделение, но ни взятки, ни уговоры, ни проклятия, ни угрозы не помогли ему добиться свидания с папаней и проникнуть в подвал, где находился ИВС. – Я Фокин! – орал Фокин в лицо краснорылому капитану. – Меня весь город знает с самой наилучшей стороны! – Фокин, Мокин, мне наплевать, – бубнил капитан. – Я сказал, не положено, значит – не положено. Севка уже приготовился сделать отчаянный рывок в сторону подвала и хоть двумя словами успеть перекинуться с папаней, прежде чем ему скрутят руки и упекут на пятнадцать суток, но тут к будке дежурного подошел подполковник ростом под потолок и, отдав Севке честь, спросил: – Вы Фокин? – Я Фокин! – по инерции проорал Севка. – Меня весь город знает с самой наилучшей сторо… – Он Фокин, – подтвердил краснорылый, – хотя я не проверял. |