Книга Обитель теней, страница 51 – Саймон Бофорт, Бернард Найт, Йэн Морсон, и др.

— Хватало, чтобы пасти овец, но больше мне приносила рыбная ловля. У меня вдоль всего берега тянулись ставные неводы для лосося. Эти земли дорого стоили.

— Как же ты их лишился?

— Я думал, ты знаешь. Десять лет назад я был товарищем Пирса Гавестона. Я остался ему верен, даже когда бароны обратились против него и отправили в изгнание. Остался верен и тогда, когда он вернулся в страну. Я сражался за него, и наградой мне были земли и поместья отсюда до Кента. А теперь Пирс мертв, и я лишился покровителя. За последние несколько лет Диспенсер оттягал у меня поместья. Последние земли отобрали под Розари. Теперь у меня остался только этот дом.

— Под каким предлогом он их забирал?

— О, под самым простым. Обвинил в связи с лордом Мортимером. Предположил, что я способствовал его побегу из Тауэра. Хотя, клянусь, я не имел к нему отношения.

— Кажется, в помощи Мортимеру обвинили многих в этих местах, — отметил Болдуин. — Еще и настоятеля. На его место поставили другого.

— А, этого Джона Кузанского. Он связан с Диспенсером. Ему искали теплое местечко, чтобы вознаградить за службу. Он и его брат хорошо послужили Диспенсерам, вот Диспенсер и добился ареста настоятеля, и отдал его доходы своему другу. Позор! Подумать только — политиканы смещают доброго, богобоязненного человека и сажают на его место невесть кого. Его ненавидит вся обитель. Никто ему не доверяет.

— А не добивался ли еще кто-то твоего разорения? — поинтересовался Саймон. — Не мог ведь Диспенсер набросится на тебя без причины. Кто-то должен был ему подсказать, что ты замешан?

— Не представляю, кому такое могло прийти в голову, — ответил Уильям. — Врага такого сорта нельзя не заметить. Едва ли можно упустить из виду ненависть, которая толкает кого-то погубить всю мою жизнь. Взгляни на меня! Еще два года назад я был в силе и имел хороший доход. Теперь у меня нет ничего — даже жены и сына.

— Ты часто бывал на болотах, — начал Саймон. — Так не случалось ли тебе видеть ту фигуру? Призрака?

Уильям вздрогнул и словно вжался в кресло.

— Я видел его однажды, вместе с женой. Окаменел от этого зрелища. Но потом…

Болдуин кивнул:

— На следующий день вы услышали о побеге?

— Да. И мне пришло в голову, что призрак мог быть чьей-то хитроумной выдумкой, чтобы распугать случайных прохожих. Искусная подделка. Я в него поверил. Да и ты бы поверил, окажись ты тогда в тумане на берегу.

— А что думала твоя жена?

— Тогда она ужасалась вместе со мной.

— Ты говорил с ней об этом?

— Говорил. Она гордилась тем, что рассказала об увиденном отцу, а тот известил городские власти. Возможно, из-за нее и сместили настоятеля.

— Кто мог об этом знать?

— Я помню, что Джульетта упомянула о нем в день нашего венчания, но больше, думается, никому не рассказывала. Видишь ли, в то время все, происходившее на болотах, так много значило для нее. Она была полна восторга и счастья. Как и я.

По щеке Уильяма медленно скатилась слеза. Он не замечал ее.

— Сначала я потерял Сесили, а теперь ее дочь и своего сына. Ничего не осталось.

— Скажи, мастер Уильям, — спросил Болдуин. — Сэр Генри… ты не сомневаешься в его личной преданности Диспенсерам?

— Нет, думаю, он вполне им предан. Я во многом мог бы упрекнуть его, но не стану порочить его верность.

Болдуин встал.

— Я прошу тебя оставаться в доме, пока мы заново рассмотрим все обстоятельства. Если ты выйдешь отсюда, другие могут попытаться тебе отомстить.

— И сюда может вломиться любой. Теперь, когда мой сын мертв, остались только я и Пирс.

— Я оставлю здесь этих людей. Они защитят тебя.

Выходя, Болдуин обернулся:

— Между прочим, как добираются к лососевым садкам — неводам, ты сказал?

— Мои стояли дальше от берега, поэтому требовалась лодка. У других, скажем, у монахов, они на отмели, так что иногда пользуются ходулями.

Болдуин отправил одного из стражи к епископу с сообщением, что он сомневается в виновности Уильяма. Он просил послать кого-нибудь и к сэру Генри, уведомить его, что отец Джульетты не арестован и, по всей вероятности, невиновен.

Они еще не дошли до берега, когда Болдуин вдруг остановился. Саймон озирал равнину.

— С тобой все в порядке, Болдуин?

— Нет, не думаю. В голове у меня помутилось. Джульетту убили и оставили; Пилигрима убили и позаботились о теле. Если Пилигрима убил не его отец, кто же оказался так добр к нему?

— Я уже говорил — монах.

— Именно. Единственный вопрос — Джульетта. Кто, убив Пилигрима и Джульетту, так по-разному обошелся с ними?

— Монахи, думается мне, неохотно касаются женского тела.

Болдуин усмехнулся:

— А я слышал, что порой очень даже охотно. Но все дело еще больше запуталось. Почему с ними обошлись по-разному?

— Убийц было двое?

— Не могу поверить в такое совпадение.

— Тогда кто-то проходил мимо и помешал убийце так же позаботиться и о женщине.

Болдуин кивнул.

— У меня не идет из головы рассказ Элен о призраке. Она должна была понимать, что кто-то расскажет нам про людей на ходулях.

— Ну, тогда, сдается мне, она знала, о чем говорит, и старалась намекнуть нам. Думается, теперь я тоже понял.

Первая пятница со дня святого мученика Георгия, ^[14]

болота Бермондси

Едва рассвело, Болдуин разбудил Саймона, и оба вышли на южный берег Темзы задолго до того, как проснулся город.

— Дело, видно, не такое сложное, как представляется, — говорил Болдуин. — Вернемся на место, где нашли убитых, и посмотрим, не осталось ли там следов, которые наведут нас на ответ.

Они прошли мимо причудливых новых строений Розари, путаясь в густых камышах, перемежавшихся скудной травой, и увидели вдалеке ковыляющую фигуру.

— Вот, кажется, и часть ответа, — пробормотал Болдуин.

Саймон проследил направление его взгляда. Он увидел всего лишь человека, то останавливающегося у самой воды, то шагающего вдоль берега, переставляя ноги неуверенно, словно делающий первые шаги ребенок.

— Там? — переспросил он.

Но Болдуин уже широко шагал к монастырю, и Саймону пришлось поспешить, чтобы догнать друга.

— О чем ты? — снова спросил он.

— Взгляни туда, — ответил Болдуин.

Саймон увидел выезжающую из ворот повозку. Какой-то человек вел пони под уздцы, а рядом медленно плелся монах. Даже издали они без труда узнали его.