Книга Ставка лоха, страница 6 – Джеймс Суэйн

Пройдя вперед, девочка подняла коробочку, которую он выбросил. Это был подарок, только оберточная бумага вся разорвана. Встав под ярким галогенным фонарем, она сняла обертку, открыла крышку и вскрикнула, увидев, что Тони собирался подарить ее матери.

«Красотища!» — подумала Зоуи.

Палм-Харбор примостился к северу от Сент-Питерсберга, на тихом западном побережье Флориды. В те времена, когда Валентайн и его покойная ныне жена подумывали перебраться туда после выхода на пенсию, там насчитывалось пять тысяч жителей. Сонный маленький городишко, он казался другой планетой по сравнению с суетным Атлантик-Сити.

Пятнадцать лет спустя население возросло до пятидесяти тысяч, и спокойствие городка нарушили бульдозеры застройщиков. С каждым днем дороги становились все более забитыми, государственные школы — переполненными, а питьевая вода по вкусу все меньше напоминала питьевую воду.

Зимы были особенно отвратительны. Рестораны наводнялись неотесанными северянами, так же как пляжи и торговые центры.

Валентайн тоже когда-то был неотесанным северянином, но сбросил эту кожу, когда переехал. Ленивая медлительность Палм-Харбора подходила Тони как нельзя лучше, и он с нетерпением ожидал знойного лета, когда зимние пташки ^[7] улетят домой.

Он сидел на веранде и читал газету. На фондовой бирже не наблюдалось никакой стабильности, и Валентайн проверил свой фонд взаимных инвестиций. Во времена службы в полиции у него больших денег не водилось. Теперь же, на пенсии, их у него скопилось столько, что он не знал, куда их потратить.

По дорожке к нему шагала Мейбл в канареечно-желтых широких брюках и голубой блузке. В руках она несла контейнер для еды. Тони поднялся из кресла-качалки ей навстречу.

— Доброе утро, — приветствовал Валентайн соседку. — Как жизнь?

— Кому какое дело? — отмахнулась она.

Пожилые люди Флориды испытывают какое-то особое мрачное наслаждение, обсуждая свои болячки, их здоровье становится темой для эпопей об упадке сил и постепенном умирании. Мейбл же в этом не участвовала. Это «кому какое дело?» прекрасно отражало ее отношение к себе.

— Завтракать будешь? — поинтересовалась она.

— А то.

Они вошли в дом. Мейбл подкармливала его с той поры, как умерла Лоис. Никаких изысков — простая горячая еда. Она поставила две тарелки на кухонный стол, включила кофеварку, потом сунула контейнер с яичницей, сосисками и жареной картошкой в микроволновку. Зазвонил телефон. Валентайн ответил.

— Пошел к черту, — буркнул он и повесил трубку.

— Тони, как грубо, — удивилась Мейбл.

— Продавец какой-то.

— А зачем хамить?

— Меня достало, что они все время звонят. Я не желаю менять поставщика услуг дальней связи, чистить ковры и покупать акции. Если я выдержу характер и продолжу огрызаться, они отстанут.

Мейбл вытащила контейнер, от которого поднимался пар. Валентайн облил все острым «Табаско». Он был помешан на соусах, вероятно, из-за того, что много лет питался бог знает чем.

— Ну, так ты мне расскажешь? — спросила Мейбл, когда они поели.

— О чем?

— О том, что произошло между тобой и Кэт. Может, зрение у меня уже не то, что раньше, но я пока не ослепла.

Он подобрал остатки соуса сухим хлебцем и вкратце обрисовал ей сцену в раздевалке.

— Я поехал домой с ощущением, что последние два месяца был последним кретином, да еще выряженным в нелепейший костюм. Мне жаль, что ты стала свидетелем этого.

Мейбл подалась вперед и дотронулась до его запястья.

— Ты ей позвонил?

— Я оставил сообщение на сотовом и на автоответчике в ее гостинице.

— Она тебе перезвонила?

— Нет.

— А как же та брошка с бриллиантом, которую ты купил в «Аван-Голд».

— А что?

— Ты ей ее подарил?

— Я выбросил ее из окна машины.

— Эх ты…

— Зоуи ее подобрала.

— Думаешь, она отдаст ее матери?

«Нет, скорее вставит себе в пупок», — решил Валентайн.

— Надеюсь, — ответил он.

— И что ты будешь делать?

— Продолжу жить, наверное.

Они услышали, как у дома затормозила машина, Мейбл пошла посмотреть и вернулась с толстым конвертом «Федерал Экспресс». ^[8]

— Это от Жака. Я тебе рассказывала о нем. Он прислал чек на пять тысяч. Светящиеся метки.

— Точно. Этот идиот из Южной Африки.

— Тони, так нельзя говорить о клиентах.

— Твоя правда. Ну, открывай же конверт. Может, он еще денег прислал.

Она открыла. Содержимое немало удивило их обоих. Еще один чек, на этот раз на две тысячи, сколько и составляла его обычная ставка. Еще там обнаружился кожаный мешочек с игральными костями и записка. Мейбл зачитала ее вслух.

— «Дорогой Тони Валентайн! Я понимаю, что Вы человек занятой, но мне снова нужна Ваша помощь. Мы арестовали того шулера, метившего карты, и он во всем признался. Когда-то он работал у нас и теперь готов сдать другого служащего, который ворует у нас еще больше, чем он. Этот шулер утверждает, что мошенничество происходит у нас за столами крэпса, ^[9] но не говорит, кто замешан. На прошлой неделе мы потеряли пятьсот тысяч на крэпсе, поэтому, возможно, он и не врет. Высылаю несколько костей в надежде, что вы их осмотрите. С уважением, Жак Дюкей». — Мейбл подняла глаза от листка. — Ух ты, полмиллиона.

— Вот тебе и ух ты.

— Думаешь, его обворовывают?

— А то как же. Вот ведь осел.

Мейбл помахала чеком перед его носом.

— Осел при деньгах.

Валентайн расслышал подтекст ее слов — возьмись за это дело, даже если настроение у тебя паршивое. Мейбл выросла в ту же пору, что и он: самый конец Великой депрессии. Они не боготворили деньги, но и отказываться от них не привыкли.

— Ладно, — согласился Валентайн.

В начале 1981 года на илистых берегах Темзы недалеко от Лондонского моста бродяги, рывшиеся в отбросах, нашли оловянную банку. Но в ней лежали не монеты, не драгоценности, а двадцать четыре резные игральные кости пятисотлетней давности. Тщательное исследование показало, что в восемнадцать из них была залита ртуть, а на остальных шести не хватало точек, и на гранях было всего три числа.