Книга Непредвиденная опасность, страница 68 – Эрик Эмблер

— Мне кажется, нет смысла продолжать эту пустую болтовню.

Искорка в глазах Саридзы тотчас угасла. Он побледнел, лицо обрело желтовато-серый оттенок.

— Даю вам ровно полминуты на то, чтобы вытащить снимки из кармана и бросить их на землю, поближе ко мне. Ну, в каком они у вас кармане?

— В правом внутреннем. В пальто.

— Медленно достаньте их левой рукой! Правую поднимите и так держите! Надеюсь, нервы у вас в порядке, потому как если рука дрогнет, сместится хотя бы на дюйм, я стреляю!

Саридза повиновался. К ногам Кентона упал пакет. Не спуская глаз со стоящего перед ним человека, Кентон наклонился и поднял его. Достал фотографии, пересчитал их.

— Здесь только десять. Где остальные пять?

Саридза колебался. Кентон отвел спусковой крючок.

— В левом кармане.

Через несколько секунд на земле лежал второй пакет. Кентон аккуратно пересчитал снимки, затем сунул оба конверта в карман.

— Ладно. Теперь отошел назад, на четыре шага!

Саридза снова повиновался. Кентон шагнул вперед и подобрал с земли брошенный противником револьвер. Затем выпрямился и посмотрел Саридзе прямо в глаза.

— Могу я задать вам один вопрос, мистер Кентон?

— Да?

— Кто освободил вас из камеры на заводе?

— Никто. Мы сами выбрались.

— Преклоняюсь перед вашей гениальностью. Можно еще один вопрос?

— Боюсь, у меня нет времени на эти игры в вопросы и ответы. Кругом!

Саридза развернулся к нему спиной.

Крепко ухватив за ствол подобранный с земли пистолет, Кентон приблизился к Саридзе сзади.

— Один момент, мистер Кентон!

— Ну, что еще?

— Прежде чем вы оглушите меня рукояткой, хотелось бы напомнить о предложении, которое я сделал вам вчера ночью.

— Что дальше?

— Предложение все еще остается в силе, но я, если вы, конечно, передумаете, готов удвоить вознаграждение. Письмо, адресованное мне, где речь идет о мистере Балтергене из Пан-Евразийской нефтяной компании в Лондоне, всегда меня найдет. Вот, собственно, и все.

Кентон отступил на шаг.

— А ну, еще раз кругом, Саридза!

Тот развернулся. Кентон мрачно взирал на него.

— Знаете что, Саридза, — начал он, — чувство англосаксонского юмора всегда обладало смягчающим воздействием на человечество. Факт общепризнанный. И мне, к сожалению, не чуждо именно такое чувство юмора. А потому можете идти. Пошел вперед! Прочь отсюда! Но предупреждаю, если в ближайшие двадцать четыре часа снова увижу вашу физиономию, пристрелю тут же, на месте!

Саридза молча развернулся и торопливо зашагал среди деревьев. Он даже ни разу не обернулся.

Кентон двинулся обратно к дороге.

За это время Залесхоффу удалось отползти к обочине, и теперь он лежал в грязи, прижимая к ране в боку пропитанный кровью носовой платок. Его лицо было бледным и осунувшимся. При виде Кентона, поднимающегося к нему по насыпи, Залесхофф, слегка приподняв голову, вопросительно-тревожно уставился ему в глаза.

— Что, не удалось?

Вместо ответа Кентон достал из кармана пакеты со снимками и высыпал их содержимое на землю рядом с раненым. Залесхофф лихорадочно пересмотрел фотографии. Затем поднял глаза на Кентона.

— Я слышал выстрелы. Вы его убили?

Кентон отрицательно помотал головой. Минуту русский молчал.

— Жаль, — произнес он наконец. — Но с другой стороны, я рад, что вы этого не сделали. Потом просто вы не смогли бы найти себе покоя!

Кентон покосился на тело Майлера. Оно неподвижно лежало возле груды камней на насыпи.

— С ним что?

— Готов. Спички у вас есть?

Кентон опустился на одно колено, сгреб разбросанные по земле снимки в одну кучку, поднес спичку и поджег. А когда они догорели, растоптал пепел каблуком.

Близился вечер, и уже начало темнеть, когда мадам Смедофф вплыла в гостиную. Кентон дремал на диване, но как только она вошла, сел.

— Ну, как он?

Мадам Смедофф опустила закатанные рукава черного шелкового платья и поправила шаль.

— Немного температурит, но рана не опасная. Пуля прошла навылет прямо под грудной клеткой. Недели через две он уже начнет вставать.

— Может, все же стоит вызвать врача?

Она захлопала ресницами и проказливо улыбнулась.

— Я и есть врач, мистер Кентон. Даром, что ли, училась в Сорбонне?

— О, простите…

— Не стоит извинений, глупый мой мальчик. Лучше ступайте навестите Андреаса Проковича. Ему нужно поспать, но я никак не могла уговорить — он хочет вас видеть. — Она взглянула на него уже без всякого кокетства. — Он несколько растерян. Просил меня поблагодарить вас за то, что вы сегодня для него сделали. Не хочет показаться вам неблагодарным. — И она похлопала Кентона по руке.

Журналист улыбнулся и прошел в спальню.

У постели сидела Тамара. Глаза у нее сияли, нет, они как-то по-особенному светились, чего прежде Кентон никогда не замечал.

Залесхофф приветствовал его слабым взмахом руки.

— Вы только посмотрите на Тамару, — сказал он. — Она счастлива. Давным-давно я не видел ее такой счастливой. А знаете почему? Я сказал ей, что мы едем в отпуск в Москву. Просто не верится!

И он устало смежил веки.

Кентон увидел слезы на глазах девушки.

— Так, значит, какое-то время не будет игр в змеи и лестницы?

Она улыбнулась.

— О чем вы говорите? — слабым голосом пробормотал Залесхофф. — Она сказала вам, Кентон, что сегодня утром Ортегу взяли?

— Да. Как вам это удалось?

— Его нашли у железнодорожных путей. Мертвым.

— Мертвым!

— Он умер той же ночью после убийства Борованского. Рядом с телом лежала предсмертная записка с чистосердечным признанием и пистолет, из которого он застрелился. Он совершил самоубийство.

— Готов сделать снисхождение в связи с ранением, плохим самочувствием и прочее, но ведь не думаете же вы, Андреас, что я поверю во все это?

— Он совершил самоубийство. Он стрелял в себя из этого самого пистолета. Как раз перед тем как мы заставили вас вернуться на Кёльнерштрассе, он пытался сбежать от Рашенко. Это самое настоящее самоубийство.

— Но тогда где он был все это время?

— Я вам уже говорил — в пустой комнате, прямо под квартирой Рашенко. Дело в том, что Рашенко владелец всего дома. И женщина, которая живет прямо под ним, его кузина.