Гамаш покачал головой и посмотрел на свои руки, лежащие на коленях. Одна неподвижная, другая чуть подрагивающая. Он поднял глаза и встретился взглядом с Флёри:
– Ваши слова имели бы резон в нормальных обстоятельствах, но Жан Ги не в себе. Он находится под влиянием, им манипулируют. И он злоупотребляет лекарственными средствами.
– Своими обезболивающими?
Гамаш кивнул.
– Суперинтендант… – Он осекся.
Доктор Флёри чуть подался вперед. Гамаш еще не подходил так близко к тому, чтобы указать на своего так называемого противника.
– Тот самый старший офицер, – поправился Гамаш, – посадил его на оксикодон. Я это точно знаю. И Бовуар теперь работает у него. Я думаю, он хочет столкнуть Жана Ги в пропасть.
– Зачем?
– Чтобы добраться до меня.
Доктор Флёри сделал паузу, чтобы слова Гамаша все сказали сами за себя. Сказали о паранойе и самомнении старшего инспектора. О его бредовом состоянии.
– Я беспокоюсь за вас, Арман. Вы говорите, что инспектора Бовуара подталкивают к краю пропасти, но и вы тоже на краю. Только вы сами себя туда привели. Вы должны стать осторожнее, иначе я настоятельно порекомендую вам взять отпуск.
Он посмотрел на пистолет на поясе Гамаша.
– Когда вы начали его носить?
– Таково требование устава.
– Я не об этом спрашивал. Придя ко мне в первый раз, вы абсолютно четко заявили о своем отношении к огнестрельному оружию. Вы сказали, что никогда его не носите, если только не чувствуете, что оно вам понадобится. Почему вы носите его сейчас?
Гамаш прищурился и встал со стула:
– Я вижу, что совершил ошибку, придя к вам. Я хотел узнать об инспекторе Бовуаре.
Гамаш пошел к двери.
– Лучше думайте о себе, – сказал ему вслед доктор Флёри. – А не о Бовуаре.
Арман Гамаш вышел из кабинета, прошагал по коридору и нажал кнопку вызова лифта. Когда кабина появилась, он вошел в нее. Глубоко дыша, прислонился к задней стене и закрыл глаза.
Выйдя на улицу, он ощутил морозный воздух на щеках и прищурил глаза от яркого солнца.
– Рождество, Рождество, – пел маленький хор на углу. – Ро-о-ожде-е-ество-о-о, Ро-о-ожде-е-ество-о-о.
Старший инспектор неспешно двинулся к управлению, сцепив руки в перчатках за спиной. Звук рождественских песен не смолкал в его ушах.
Шагая, он довольно напевал себе под нос. Он сделал то, что и собирался сделать.
В управлении старший инспектор нажал кнопку вызова лифта «вверх», но, когда лифт прибыл, он не стал входить в кабину. К тому времени как дверь лифта закрылась, Гамаш был уже на лестнице. Он шел вниз.
Он мог воспользоваться лифтом, но не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, насколько низко он спускается.
Ниже цоколя, ниже подвала, ниже уровня подземной парковки, в зону мерцающих флуоресцентных огней. Стен из шлакобетона и металлических дверей. Постоянного пульсирования света, бойлеров, обогревателей, кондиционеров. Гудения гидравлики.
Здесь располагалась хозяйственная часть здания. Место для всевозможных установок и бригад обслуживания.
И одного агента.
На пути в Монреаль Гамаш обдумывал свой следующий ход. Взвешивал последствия визита к доктору Флёри и посещения агента. Прикидывал, что случится, если он сделает это. Что случится, если не сделает.
Каков наилучший ожидаемый результат?
Каков наихудший?
И наконец, какова альтернатива? Какие у него есть варианты?
Ответив себе на все вопросы и приняв решение, старший инспектор Гамаш больше не колебался. Он резко постучал в дверь и открыл ее.
Молодой агент, чье бледное лицо отливало светло-зеленым цветом из-за ряда мониторов вокруг, повернулась. Гамаш увидел, что она удивлена.
К ней сюда никто не приходил. Именно поэтому Арман Гамаш и пришел к ней.
– Мне нужна ваша помощь, – сказал он.
Глава двадцатая
Когда Гамаш вернулся в дом Эмили, на кухонном столе его ждала записка:
Выпиваем в бистро. Ждем.
Даже Анри не было дома. Субботний вечер. Вечер свиданий.
Гамаш принял душ, переоделся в вельветовые брюки и водолазку и отправился в бистро. Когда он вошел, Тереза встала и помахала ему.
Она сидела с Жеромом, Мирной, Кларой и Габри. Анри, дремавший у огня, поднялся и замахал хвостом. Оливье принес Гамашу лакричную трубочку.
– Еще не видел человека, который так нуждался бы в хорошей трубочке, – сказал Оливье.
– Merci, patron. – Гамаш со стоном опустился на диван и поднял лакричную конфету, приветствуя общество за столом. – À votre santé.
– Судя по вашему виду, день у вас был нелегкий, – сказала Клара.
– Хороший день, на мой взгляд, – возразил старший инспектор и повернулся к Жерому: – У вас тоже?
Доктор Брюнель кивнул:
– Здесь так спокойно.
Однако он не казался таким уж спокойным.
– Виски? – предложил Оливье.
Но Гамаш покачал головой, не вполне уверенный, чего ему хочется. Потом он увидел мальчика и девочку с чашками горячего шоколада.
– Вот чего бы я выпил, patron, – сказал старший инспектор.
Оливье улыбнулся и пошел выполнять заказ.
– Какие новости из города? – спросила Мирна. – Есть какой-нибудь прогресс по делу Констанс?
– Кое-какой имеется, – ответил Гамаш. – Должен сказать, что в большинстве дел прогресс не всегда линейный.
– Это правда, – подтвердила суперинтендант Брюнель и рассказала несколько веселых историй о похищении предметов искусства, о подделках и путанице в идентификации.
Гамаш слушал вполуха, благодарный суперинтенданту за то, что она заняла всех своими рассказами и ему не нужно сознаваться, что бо́льшую часть дня он занимался чем-то другим.
Появился горячий шоколад. Поднося чашку к губам, Гамаш заметил, что на него смотрит Мирна. Не изучает, просто смотрит с интересом.
Она взяла горсть ореховой смеси.
– А вот и Жиль, – сказала Клара. Она встала и помахала крупному рыжебородому, небрежно одетому человеку лет пятидесяти. – Я пригласила его и Одиль на обед, – сказала она старшему инспектору. – Вы тоже приглашены.
– Merci, – поблагодарил он, поднимаясь с дивана, чтобы поздороваться с вновь прибывшим.
– Давненько не виделись, – сказал Жиль, пожимая руку Гамашу. Потом сел и добавил: – Жаль было услышать про пятерняшку.
Гамаш заметил, что никто не утруждается говорить «пятерняшки Уэлле». Пять девочек утратили личную жизнь, родителей, имена. Они стали просто пятерняшками.
