Книга Дьявол среди людей. Подробности жизни Никиты Воронцова (сборник), страница 23 – Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

– Следят. Стерегут. Трясутся, штаны полны, а все стерегут. Ох, боюсь, обижусь, осерчаю… Вы, как возвращаться будете, скажите им, чтобы убирались. Они рядом, за углом… Скажите, срок даю до полуночи. Дольше мне не удержаться.

Я вспомнил машину и темную фигуру в проулке и прохрипел:

– Я им скажу.

– Вот и ладно. Сорок грехов с меня снимешь, все равно что паука раздавлю. Хотя, если подумать, что мне сорок грехов?..

Он поглядел на Моисея Наумовича.

– С тебя разговор начнем, старичок. Полагаешь, значит, что я из ада бежал? Ошибаешься, Мойша, брешешь. Не более я бежал из твоего ада, чем младенец при родах бежит из материнской утробы. Подробнее объяснить не умею, так что понимай как хочешь. Теперь второе твое дело, Мойша. Проникся ты сочувствием к своим ташлинским компатриотам и пришел упросить меня покинуть город и удалиться в иные края… А куда мне удаляться – об этом ты подумал? Хочешь просто пересадить скорпиона со своей шкуры на кого бог пошлет? На хохлов? На прибалтов? На эвенков каких-нибудь? Конечно, лучше бы скорпиона туда, за бугор, так поступают советские люди, ага? Ты ведь правильно понял, Мойша, я везде сам собою останусь, измениться не могу!

Он скрипуче хохотнул и повернулся ко мне.

– Помнишь, Лешка, мы после войны фильм такой смотрели, трофейный, «Мститель из Эльдорадо»? Там один герой, мексиканский атаман, говорит: «Как увижу китайца, удержаться не могу, сразу ему уши отрезаю…» Помнишь?

– Так ты что же – мстишь? – проговорил я.

– Дурак, – ответил он, как мне показалось, разочарованно. – Ничего не понял.

Я ему об ушах, а он мне о мести… Ладно, проехали.

Отчаяние овладело мною.

– Погоди, Ким! – закричал я, задыхаясь. – Постой, выслушай меня! Уши там, месть – не об этом же речь! Ким, нельзя же становиться врагом всем людям! Уходи, где тебя не знают, затаись, замри! Горе тебе, если все против тебя ополчатся! Горе и тебе, и людям! Подумай о жене, о дочке… Отрекись от силы, которой ты владеешь! Ты же был славным парнем, Ким… Вспомни о бедной Нине своей, она бы никогда тебе не простила!

Я орал, не помня себя, а его бледное голое лицо наливалось сине-багровой кровью.

– Лешка! – просипел он. – Ты меня лучше не раздражай!

Моисей Наумович испуганно посунулся вперед, словно бы вознамерившись встать между нами.

– Отзынь, Мойша, не замай! – рявкнул Волошин. – А ты, Лешка, придержи язык, худо будет!

– А что? – прошептал я, храбрясь из последних сил. – Что, поступишь со мной, как с собачками на Пугачевке? Или как с Барашкиным? Или как с девочкой соседской? Так угощайся, мой злодей, не стесняйся, мой славный!..

Я уже чувствовал это. Чувствовал приближение гибели. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли красные пятна, противная слабость поползла от ног по всему телу. И вдруг Моисей Наумович сорвался с места.

– Одну минуточку, одну минуточку! – завопил он пронзительным фальцетом. – Ким Сергеевич! Алексей Андреевич! Ну, погорячились, и будет! Давайте прервемся! Давайте расслабимся! Давайте я вас развлеку немного!

Он сбросил свою шубенку, засунул большие пальцы костлявых рук под мышки и запел, приплясывая:

Скрипучим старческим фальцетом пел он, потомок местечкового балагулы, эту печально-шуточную песенку, дошедшую до него из далеких времен черты оседлости вместе с варварски переиначенными тайнами каббалы и простодушно-хитрой покорностью судьбе. Я слышал ее не впервые, несколько раз он под веселую руку пел ее на семейных праздниках в моем доме, но можно было ручаться, что Ким Волошин не слышал раньше ничего подобного. Приоткрыв рот и выпучив налитый глаз, он слушал и смотрел, как пляшет старик, высоко вскидывая ноги в поношенных брючках и старомодных суконных ботах. И я ощутил, как гибель отдалилась и пропала, оставив только струйки холодного пота, стекавшего по щекам моим…

– Все, – проговорил Моисей Наумович запышливым голосом, отступил к своему стулу, сел и подобрал с пола шубейку. – Иконсерт окончен.

И тогда Ким загоготал. Минут пять гоготал он, раскачиваясь и вытирая рукавом глаз, кашляя и богохульствуя сквозь кашель. Мы молча смотрели на него и тоже утирались. Отгоготавшись, он произнес:

– Силен. Тут ты меня сократил, Мойша, спасибо тебе. Сам догадался? Или интуиция? Ведь еще чуть-чуть…

– Не приведи Господь, – скромно отозвался Моисей Наумович. – Но я рад, что развлек вас, Ким Сергеевич. Всегда к вашим услугам.

Ким поглядел на него исподлобья.

– Больше не потребуется. Ладно, черт с вами, с докторами. Информация в порядке компенсации. Я ухожу. Совсем ухожу из городишки этого поганого. Но имейте в виду и передайте кому интересно: руки у меня теперь длинные. Я могу… – Он судорожно перевел дыхание. – Я далеко теперь могу. Откуда угодно.

Мы молчали. Моисей Наумович натягивал свою шубейку. Бес вдруг растянул безгубый рот неуютной усмешкой.

– А ты, Мойша, силен. Действительно развлек. Я даже пожалел, что Таська не видела. То-то бы повеселилась… убогонькая… Радостей у нее маловато, а подумать если, то и совсем нет. Ну и все, доктора. Аудиенция окончена. Вопросов нет и быть не может. Разрешаю удалиться.

Мы без единого слова двинулись к выходу. Он сказал нам вслед:

– Можете сказать им, сбирам этим, что в «Урале»… гостиница «Урал», знаете?

Моисей Наумович тихонько произнес:

– Знаем. Гостиница «Урал». На площади.

Бес раздраженно махнул рукой.

– Ладно. Сами найдут. Ступайте.

Мы вышли и стали спускаться по лестнице. Я открывал с натугой наружную дверь, когда до нас донесся сверху зычный голос, звавший Люсю домой. И мы пустились в обратный путь.

Не знаю, как Моисей Наумович, а я пребывал в состоянии полной растерянности. Я был угнетен, испытывал чувство облегчения и терзался раздражением оттого, что ничего не прояснилось и ничего нового я не узнал, а только ни за понюх табаку натерпелся страха. Из этого сумеречного состояния вывел меня Моисей Наумович, осведомившийся о моих впечатлениях. Я очнулся. Я обнял старика за костлявые под шубейкой плечи. Я расцеловал его в колючие щеки.

– Моисей Наумович! – вскричал я. – Дорогой вы мой! Вы же мне жизнь спасли!

– Не отрекаюсь, – отозвался он, деликатно высвобождаясь. – Как в классике. «Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас». Что было, то было. Момент действительно был тонкий. Я подумал: пан или пропал. И угодил в десятку. Видите ли, Алексей Андреевич, я еще раньше подозревал, что спусковой механизм этого самого адского оружия…