
Онлайн книга «Сладкие объятия»
— А вы не хотели идти на флот, как ваш отец? — Нет. Я подумал, что в сухопутных войсках может быть веселей. — И как? — В какой-то степени. Не всегда и не все. А потом мой дядя Джордж — так как у него не было своих собственных сыновей — счел, что неплохо было бы, если бы я занялся семейным бизнесом. — А что это было? — Прядильные фабрики в Западном райдинге [22] в Йоркшире. — И вы поехали туда? — Да. Мне казалось, что это мой долг. — Но вы не хотели. — Да, не хотел. — А что потом? Он поколебался: — Так, ничего. Я оставался в Брэддерфорде пять лет, а потом продал свою долю и вышел из дела. — А ваш дядя Джордж не возражал? — Он не очень-то радовался. — И что вы делали потом? — Купил на вырученные деньги «Эклипс» и после нескольких лет странствий я причалил здесь и с тех пор зажил счастливо. — А потом написали книгу. — Да, конечно, написал книгу. — И это самое важное из всего. — Почему это так важно? — Потому что это творчество. Это идет из глубины. Способность писать — это талант. Я не могу ничего написать. — Я тоже не могу ничего написать, — сказал Джордж, — вот почему мистер Ратлэнд и послал мне тайное послание через вас. — И вы не собираетесь писать другую книгу? — Поверьте мне, написал бы, если бы смог. Я начинал, но все оказалось настолько неудачным, что я порвал ее на мелкие кусочки и устроил погребальный костер. Это обескураживало, если не сказать больше. А я обещал старику, что через год выдам что-нибудь еще, хотя бы в набросках, ну и, конечно, ничего не сделал. Мне сказали, что у меня период творческого застоя, что, если вам это интересно знать, означает наихудший вид умственного запора. — А о чем вы пытались написать во второй книге? — О плавании, которое я совершил по Эгейскому морю, прежде чем поселился здесь. — И что же было не так? — Она оказалась нудной. Плавание было превосходным, но то, как я написал о нем, звучало не более захватывающе, чем поездка на автобусе в Лидс ноябрьским дождливым воскресным днем. В общем, все это уже было. — Но не это главное. Конечно, вы должны найти новый угол или оригинальный подход. Разве не так это делается? — Ну, конечно. — Он улыбнулся ей. — Вы не такая уж и глупая, как может показаться. — Вы говорите приятные вещи, но ужасными словами. — Знаю. Я лгун и извращенец. Ну, а как там с личными местоимениями? Селина заглянула в книгу: — Usted — вы. El — он. Ella… — Двойное «л» произносится, как будто за ним стоит «и». Elya. — Elya, — сказала Селина и снова взглянула на него. — Вы никогда не были женаты? Он сначала не ответил, но его лицо напряглось, как будто она зажгла фонарик и поднесла к его глазам. Потом он сказал довольно спокойным голосом: — Я никогда не был женат. Но однажды был помолвлен. — Селина ждала и, наверно, поощряемый ее молчанием, он продолжил: — Это произошло, когда я жил в Брэддерфорде. Ее родители так же жили в Брэддерфорде, были очень богаты, очень добры и всего добились сами. Настоящая соль земли. Отец водил «бентли», а мать ездила на «ягуаре», а у Дженни была охотничья лошадь и патентованный автоматический денник, и они обычно ездили в Сан-Мориц кататься на лыжах, и в Форментор на лето, и в Лидс на музыкальный фестиваль, потому что считали, что этого от них все ждут. — Я не пойму, вы это говорите по-доброму или со зла. — Я и сам не пойму. — Но почему же она расторгла помолвку? — Это не она. А я. За две недели до самой большой свадебной церемонии, когда-либо происходившей в Брэддерфорде. Несколько месяцев я не мог близко подойти к Дженни из-за подружек, приданого, устроителей празднества, фотографов и свадебных подарков. О Боже, эти свадебные подарки. И между нами стала вырастать высокая стена, так что я не мог приблизиться к ней. А когда я понял, что она не возражает против этой стены, что она даже не замечает ее… в общем, я никогда не обладал чрезмерным чувством собственного достоинства, но, во всяком случае, хотел сохранить хотя бы то, которое оставалось. — Вы сказали ей, что не собираетесь на ней жениться? — Да. Я пошел к ней в дом. Я сказал Дженни, а затем сказал ее родителям. И все это происходило в комнате, заполненной пакетами, коробками, оберточной бумагой, серебряными подсвечниками, салатницами, чайными наборами и сотней подставок для гренок. Это было отвратительно. Ужасно. — От воспоминания его слегка передернуло. — Я чувствовал себя убийцей. Селина подумала о новой квартире, коврах и мебельном ситце, ритуальном белом платье, и венчании в церкви, и о том, что мистер Артурстоун поведет ее к алтарю. Паника, внезапно охватившая ее, казалась паникой, возникающей во время кошмарного сна. Как если заблудишься и понимаешь, что заблудилась. Знаешь, что где-то не туда свернула, и впереди ничего, кроме несчастья, скал над бездной и всякого рода безымянных страхов. Ей захотелось вскочить на ноги, исчезнуть, убежать от всего, что она готовилась совершить. — Это… это тогда вы покинули Брэддерфорд? — Не смотрите с таким ужасом. Нет, не тогда; мне предстояло прожить там еще два года. В течение этих двух лет я оставался персоной нон грата со всеми атрибутами ряженого и отвергаемый теми, от кого этого не ждал. В какой-то степени было даже интересно выяснить, кто мои настоящие друзья… — Он подвинулся вперед и поставил локти на край крыши капитанского мостика. — Но все это никак не может помочь в усовершенствовании вашего безукоризненного кастильского испанского. Посмотрим, сможете ли вы сказать настоящее время Hablar [23]. Селина начала: — Hablo — я говорю. Usted habla — вы говорите. Вы любили ее? Джордж быстро взглянул на нее, но в его темных глазах не было злости, только боль. Потом он положил загорелую ладонь на раскрытую страницу учебника испанской грамматики и мягким голосом сказал: — Не смотрите. Нельзя жульничать. «Ситроен» вполз в Кала-Фуэрте в самый жаркий час дня. Солнце сияло в безоблачно голубом небе, лежали черные тени, а пыль и дома были очень белыми. Ни живой души вокруг, ставни закрыты. Фрэнсис проехала мимо «Отеля Кала-Фуэрте», выключила мощный двигатель машины, и наступила великая тишина, нарушаемая только шелестом сосен, которые колыхались под дуновением таинственного неощущаемого бриза. |