Книга Помни о хорошем, страница 22 – Виктория Плэнтвик

Они и здесь видели Томаса, когда он отправлялся в суд или выходил встречать клиентов, но большую часть времени он проводил в кабинете и работал… или делал вид, что работает.

— Это я виновата, — таинственным шепотом сообщила Сандра. — Шейла говорила, что он и раньше много сидел в кабинете, но теперь оттуда просто не вылезает. И он много времени тратит на меня. Вы знает, он купил специальную книгу для родителей — я ее видела — «Воспитание подростка» или что-то такое, и все время читает ее. — Глаза Сандры заблестели от удовольствия. — Надеюсь, там не написано, что мне полезно сидеть на скучных школьных уроках, — со смешком добавила она.

— Но тебе полезно писать сочинения, ты делаешь очень много ошибок. Грамматика и пунктуация у тебя не на высоте.

Эвелин сидела в плетеном кресле под старой яблоней, а Сандра растянулась на траве и грызла подобранное под деревом яблоко.

— У меня всегда много мыслей, но мне не нравится их записывать. Они начинают расползаться, — доложила Сандра, задумчиво разглядывая облака.

Эвелин улыбнулась, вспомнив запись в школьной характеристике Сандры: «Девочка, безусловно, умна, начитана, но совершенно не умеет сосредоточиваться. Музыка — единственный предмет, который ее серьезно интересует». Эвелин читала эту запись вместе с Берил Смит в кабинете колледжа, куда она пришла, чтобы снять копию с характеристики.

— Везет тебе с неприятностями, — посочувствовала ей Берил, — сначала лагерь, а теперь и это! А ты так мечтала отдохнуть в каникулы, поработать над статьей…

— Я могу писать статью по утрам, к Айвору в «Вязы» я прихожу не раньше полудня, к ланчу. Я сама так решила. Это заставит замолчать досужих сплетников, которые считают меня «персоной нон грата» в их особом колледже и боятся, что я испорчу их деточек. Заниматься с Сандрой мне интересно. Кстати, некоторые родители уже звонили мне и спрашивали, не жалею ли я, что согласилась заниматься с дочерью Томаса Айвора.

— Им просто любопытно узнать что-то новенькое, — последовала циничная реплика Берил. — До сих пор о его дочери никто ничего не знал. Надеюсь, ты сумеешь на нее воздействовать, а то в первые дни занятий в колледже она проявила себя не лучшим образом.

— Постараюсь, — уверила Эвелин.

Сейчас, глядя на Сандру, она удивлялась, как обманчива внешность. Девочка выглядела совершенно безобидной. Она лениво раскинула руки и, казалось, не могла двинуться, истомленная жарой позднего лета.

— Давай попробуем написать сочинение на музыкальную тему. Выбери пьесу по твоему вкусу и попробуй объяснить, почему она тебе нравится и о чем в ней говорится…

— Хорошо, хорошо, я согласна! — Сандра, не дослушав, вскочила на ноги так стремительно, как будто на нее свалился холодный ком снега. — Вы даже не знаете, как много я могу написать. Мама знает. Она знает, что я хочу стать музыкантом, но все время напоминает, что я пока — невылупившийся цыпленок, и мне надо заниматься. — Сандра машинально перекидывала очередное яблоко из одной руки в другую, и Эвелин невольно обратила внимание на ее тонкие, чуткие пальцы. — Мама и папа — мой второй папа, Джуно, — считают, что мне надо кончать с музыкой и тратить силы на что-нибудь другое. Но я этого никогда не сделаю!

Она бросила яблоко на колени Эвелин, и оно, как яркий цветок, украсило ее простую юбку. «Дитя гор», подумала Эвелин, живо представив себе Сандру, сбегающую по тропинке к горной речке, такой же вольной, как и она.

— Для этой профессии надо иметь не только талант, но и уверенность в себе.

— У меня есть и то и другое.

— Ты не боишься, что это — детское увлечение? — Эвелин прекрасно понимала незрелость рассуждений девочки. — Может быть, твой учитель музыки льстил тебе?

— Зачем? — удивилась Сандра.

— Просто так, чтобы не огорчать тебя.

Глаза Сандры неожиданно засияли, но она сразу же напустила на себя безразличие и сказала небрежно:

— Привет, папа!

— Надеюсь, не страшно, если я ненадолго отвлеку вас от занятий? — спросил Томас Айвор и, не дожидаясь ответа, уселся прямо на траве, у ног Эвелин.

— Конечно, нет! — вместо Эвелин ответила Сандра. — Мисс Лентон хвалила меня за мою кошмарную писанину.

Девочка ловко воспользовалась тем, что рот Эвелин был в этот момент занят сочным яблоком и она смогла только возмущенно затрясти головой. Сок от яблока капнул ей на руки, а она, как назло, оставила в доме сумочку с носовым платком.

— Позвольте, я помогу, — галантно предложил Томас Айвор.

Он поднялся, достал свежий носовой платок, но вместо того, чтобы отдать его Эвелин, сам начал вытирать ее испачканные соком руки, что привело ее в окончательное смущение.

Томно глядя на нее, он осторожно прикоснулся платком к ее рту и промокнул капельки сока, затаившиеся в уголках губ. Он явно наслаждался смущением Эвелин.

Немного сока попало на его пальцы, и Айвор преувеличенно старательно облизал их с непередаваемым выражением восторга на лице.

— Ммм, восхитительно… даже слаще, чем я думал, — удовлетворенно кивнул он головой.

Эвелин еще не видела его в таком необычном настроении. В доме он появлялся в строгом костюме, по телефону разговаривал сухо и кратко, но сейчас — в джинсах и свободной, с открытым воротом рубашке — он казался добродушным и несерьезным, словно большой расшалившийся щенок.

— Спасибо, — произнесла Эвелин, как только прожевала яблоко.

— Был счастлив! — Томас Айвор взял из рук Эвелин яблоко и откусил кусочек в том же месте, где только что были ее губы. Он настолько недвусмысленно разглядывал обнаженные колени Эвелин, что ей захотелось закрыть их юбкой.

— Так о чем вы беседовали? — непринужденно осведомился он, не отрывая взгляда от ее загорелых ног.

Конечно же, Сандра не стала рассказывать о своих учебных делах.

— Мисс Лентон вспоминала свое детство, когда она жила здесь, на ферме, у дяди. Она кормила поросят и кур, доила коров, видела, как родятся щенки, и много, чего еще.

Томас Айвор не стал выяснять, важно ли это для воспитания четырнадцатилетней девочки. Он улыбнулся.

— Как я вижу, нашей юной итальянке больше нравятся истории о простых людях, чем о великих философах. — Он только на мгновение взглянул на Эвелин, а ей уже стало ясно, что надо ждать новой провокации. — Так вы были розовощекой и белотелой фермершей, прежде чем занялись педагогикой?

Он явно уже создал в воображении традиционную пухлую толстушку с румянцем во всю щеку, жизнерадостную, громко хохочущую и беззаботную.

— Я тогда была совсем маленькой, — охладила она его безудержный юмор, — но я и сейчас была бы не прочь иметь ферму.

— Или стать женой фермера, — немедленно сориентировался он. — Уж не потому ли вы поселились здесь, в захолустье, чтобы обрести такую блестящую возможность?