Онлайн книга «Мы – плотники незримого собора (сборник)»
|
– Кто это? – ласково переспросил он. – Это ты, Берт? Хруст… Незнакомец приближался с опаской, и Старик вернулся к своему занятию – деревообработке. Летели щепки, посверкивал нож, Старик напевал «Крошку Лизу-Джейн». Наконец, Старик поднял глаза и увидел, что незнакомец не двигается с места. Старик помахал ему ножом. – Заходи, присаживайся. Ты чего? Язык проглотил? Устраивай свои ноги поудобнее и потолкуем о том, о сем. Я тебя не вижу, потому как у меня с прошлого года разбиты очки, а я все никак не велю своим мальчикам отвезти меня в город за новыми. Этакие негодники… Незнакомец не ответил, но в больших красных глазах его вспыхнуло любопытство, и встрепенулись отвислые мертвенно-бледные уши. Он сделал еще один шаг и выпростал некий червеобразный придаток, возможно, ногу, которая, вся белесая, показалась на солнце, как бы щекоча и зондируя почву под собой, а за ней с паучьим проворством выскочили еще две. – Раз ты в рот воды набрал, – крякнул дед, – придется мне одному разговоры разговаривать. – Старик стесал с деревяшки изрядный кусок. – Я-то сначала подумал, ты мой сосед. Может, что-то стряслось, сынок? Подустал? Приболел? Или просто заупрямился? Молчание. – Мне без разницы, что там с тобой приключилось, но ты все равно присаживайся, потому что мне тут в Озарке до чертиков одиноко. Родня, знаешь ли, по большей части в отъезде. Вот и оставили меня присматривать за домом. Тут он разразился булькающим грудным смехом. – Самое-то смешное, я за три вытянутые руки дверь в нужник не увижу. И… – тут он рассмеялся еще громогласнее. – Да если бы даже у меня было нормальное зрение, на какого черта тут смотреть-то! – Ур-ру-люр-люр-люр-люр… При этих ласкающих слух трелях дед поднял голову. – Это еще что? – Ур-ру-люр… мур… люр-ра… – Гмм-мм, – Старик в упор уставился на пришельца, пережевывая табак за небритой щекой и соображая, шутит чужак или серьезен. – На каком это ты языке говоришь? – Люрр. Старик покачал большой головой и, усмехаясь, подергал себя за бакенбарды. – Держу пари, – фыркнул он, – ты говоришь как иностранец. Знаешь, где я раньше слышал такой говорок? – Люр-ру-ур. – На Гава-а-айях. Тридцать лет назад. Меня занесло в Гонна-лу-лу. Ну, я и застрял там на два месяца. Так вот у них там такой же диковинный язык. Незнакомец с любопытством посмотрел на Старика. Странная, в виде перевернутой пирамиды, голова незнакомца задвигалась. Он разинул маленький безгубый рот, и оттуда зазмеился белый язычок. Большие уши подались вперед, чтобы лучше слышать дедову речь. Старик сказал: – Присаживайся, незнакомец. Мне все равно приятно, что ты здесь, хоть и не разговорчивый. Незнакомец сел, а точнее, плавно привел себя в состояние покоя. Старик уловил движение. – Ты смотри-ка, изящный, прям как танцовщица. Грация, понимаешь! Гмм… Разрази меня гром! У меня ноги-руки так легко ни за что бы не согнулись. И старик вновь с головой ушел в свое серьезное занятие. – Знавал я одного такого… грациозного. Танцевал на сцене Академического театра в Торнборо. Ребята над ним подтрунивали – уж больно пластично он двигался. Наверное, это стало его второй натурой. Незнакомец задумчиво разглядывал обветшалую хижину и бутылочные тыквы, подвешенные над входом, высокую железную кровать, видневшуюся в окно, обросшие лишайником бревенчатые стены и весьма неопрятного кота, дремавшего на солнышке. Все это, да еще строгальщик, в придачу с его занятием и песенками, выглядело весьма старомодно и захолустно. Старик неподражаемо сплюнул, и табак, описав дугу, втемяшился в дрозда. Тот заверещал и, как ошпаренный, метнулся прочь, трепыхая мгновенно намокшими крылышками. Дед потянул носом летний воздух. – Странно, – изрек он, принюхавшись снова. – Чуешь? Чем это повеяло, мистер? Молчание. От ветра и знойного солнца запах чужеродной плоти усиливался. Старик поморщил вздернутый нос. – Ну и смердит. Я-то думал, дубильню с живодерней закрыли. Оказывается, нет. Должно быть, сегодня снова открыли. Старик подслеповато уставился в сторону чужака, пытаясь навести свое зрение на резкость. Первое, что пришло ему в голову, было: «Может, тебе не мешало бы в баньку сходить». Но, поразмыслив немного, старик сказал себе: «Да я сам с апреля не мылся». Нет, тут что-то другое. В любом случае, сказать гостю, что ему срочно нужны мыло и влажное полотенце, – ужасно невежливо. Макушка у пришельца была огромная; лоб белый, идеально шаровидный, почти прозрачный. Когда на него падали солнечные лучи, казалось, внутри, под бледной кожей плавно колышется розоватый пульсирующий мозг. Костного покрова не было, а только тонкая скорлупа, вроде яичной, хрупкая и зачаточная. Затем: – …двуногое первозданного вида… двуногое первозданного вида… – Что? – встрепенулся старик, оттолкнувшись спиной от балконных перил. Он задвигал массивными ногами в мешковатых штанинах. – Ты что-то сказал, незнакомец? – …двуногое первозданного вида… дегенеративное… неотесанное… на редкость недоразвитое… двуногое первозданного вида… первозданного… Старик метнул в незнакомца косой взгляд. – Повтори-ка! Заминка. Потом: – Люр-ру-люр-люр-люр-люр… – ответил пришелец. – Не это, – перебил старик. – А то, другое. – …двуногое первозданного вида… – Ну и словеса! – закряхтел старик. – Ну и словечки! Вот бы и мне так шпарить на королевском наречии. Деда заметно удивило, что незнакомец умеет говорить. – …неотесанный назойливый субъект… очевидно, один из миллионов ему подобных… ужасная планета… Услышанное медленно доходило до старика, и, в конце концов, он решил, что не понял ровным счетом ни черта, но то, что он понял, пришлось ему не по нутру. – Эй, послушай, – запротестовал он, – это еще что за тарабарщина такая? И тут старика осенило, что никакой звучащей речи он таки не слышал! В тяжелом воздухе не раздалось ни единого звука. Он медленно откинулся на спинку стула. – Постой-ка. Сплюнул порцию табака. – Минуточку. Дернул раз себя за бороду. – Может, я сбрендил, но ведь ты только что ничего не произнес? В полуденном свете лоб незнакомца порозовел от пульсации, но ответа не последовало. Старик затряс головой в надежде хоть что-то уразуметь. |