Книга Дом Цепей, страница 253 – Стивен Эриксон

Руки и ноги имасски потемнели от болотной воды и плесени. Мох покрывал торс спутанным, длинным мехом. С головы свисали длинные пряди седых волос, сбившиеся в колтуны от запутавшегося в них репейника. Из обожжённых глазниц вырывались языки живого пламени. Костяные скулы — выбеленные, потрескавшиеся от жара.

Беззубая. Тяжёлая нижняя челюсть висит — еле держится на полосках иссохших мускулов и сухожилий.

Богиня выла, испускала дрожащий, жуткий крик, который не прерывался от необходимости вздохнуть, и Л’орику показалось, что она с чем-то борется.

Маг подобрался ближе.

Она попала в сеть лоз, извилистые ростки опутали руки и ноги, змеями обвили торс и шею. Л’орик удивился, что не заметил их раньше, затем понял, что лозы мерцают — сейчас возникли там, потом здесь, а прежние — исчезли. И все они постепенно превращались…

В цепи.

Внезапно одна разорвалась. Богиня завыла, удвоила усилия.

Треснула ещё одна, хлестнула по стволу дерева.

Л’орик подобрался ещё ближе.

— Богиня! Услышь меня! Ша’ик — она недостаточно сильна для тебя!

— Моя! Моя! Моя девочка! Моя! Я её украла у этой сучки! Моя!

Высший маг нахмурился. У кого? У какой «сучки»?

— Богиня, молю, выслушай! Я предлагаю себя! Понимаешь?

Лопнула ещё одна цепь.

Другой голос тихо произнёс за спиной Л’орика:

— Лезут не в своё дело.

Чародей резко развернулся, но слишком поздно — широкий нож уже вошёл ему между рёбер, рассёк плоть по пути к сердцу.

Точнее, к тому месту, где было бы сердце, будь Л’орик человеком.

Зазубренный кончик клинка прошёл мимо, скользнул в сторону прямо перед глубоко упрятанным органом и впился в грудину.

Л’орик застонал и осел на землю.

Убийца выдернул нож, присел и задрал Л’орику голову, ухватив за подбородок. Замахнулся.

— Да брось этого дурака! — прошипел другой голос. — Она рвёт цепи!

Л’орик видел, как убийца заворчал, а затем двинулся прочь.

Высший маг чувствовал, как грудь его заполняется кровью. Медленно перевернулся на бок, ощутил тёплый ток из раны. Так он ясно видел богиню…

…и убийц, которые подкрадывались к ней.

Чародейство струилось по их ножам, плетенье магии смерти.

Богиня закричала, когда первый нож вонзился ей в спину.

Л’орик смотрел, как её убивают. Долго, жестоко, мучительно. Персты Корболо Дома, избранные убийцы, поджидали в засаде там, куда привёл их Фебрил — никто другой не смог бы сюда проникнуть, — вооружённые чародейскими заклятьями, которые сплели Камист Релой, Хэнарас и Файелль. Богиня отбивалась с невообразимой яростью, и вскоре трое из четверых убийц были мертвы — она разорвала их, четвертовала. Но теперь богиню плотно опутали цепи, потащили вниз, и Л’орик увидел, как гаснет пламя в её глазницах, увидел, как духи оторвались, улетели прочь, внезапно освобождённые. Последний убийца метнулся к ней, с размаху всадил свой нож. Прямо в темечко. Чёрная вспышка, взрыв, который отбросил убийцу назад. Череп и клинок разлетелись на куски, которые рассекли лицо и грудь Перста. Ослеплённый, он с воплем отшатнулся, споткнулся о корень и с глухим стуком рухнул на землю.

Л’орик слышал его стоны.

Цепи змеились по телу павшей богини, пока от него ничего не осталось — лишь поблёскивала груда чёрных железных звеньев.

Ветер, терзавший прежде верхушки деревьев, вдруг улёгся, и в лесу воцарилась тишина.

Все они хотели заполучить этот осколок Пути. Изодранное сокровище. Но Тоблакай убил Фебрила. Он убил двух Дераготов.

Он убил Бидитала.

А что до Корболо Дома — что-то мне подсказывает, что с ним Императрица захочет побеседовать лично. Несчастный ублюдок.

Под телом мага кровь уходила в мох.

Л’орик понял, что умирает.

Рядом хрустнул сучок.

— Ну, я не удивлён. Отослал прочь своего фамильяра, да? Опять.

Л’орик с трудом повернул голову, поднял взгляд и даже сумел слабо улыбнуться.

— Отец.

— Не думаю, что в твоей комнате многое изменилось с тех пор, как ты её покинул, сын.

— Пылью поросла, наверное.

Осрик хмыкнул:

— Да вся крепость запылилась, я бы сказал. Сколько же веков я там не был…

— А слуги?

— Я всех отпустил… где-то тысячу лет назад.

Л’орик вздохнул:

— Удивлюсь, если там ещё не всё развалилось.

Осрик неторопливо присел рядом с сыном, его фигуру осветило чародейской сияние Дэнула.

— Да нет, сын, стоит, как стояла. Я всегда забочусь о запасных путях отступления. Плохо тебя подрезали. Лучше лечить постепенно.

Л’орик закрыл глаза.

— В моей старой постели?

— Да.

— Она короткая. Уже была короткой, когда я ушёл.

— Ну, к сожалению, ноги он тебе не укоротил, Л’орик.

Сильные руки подхватили его и без усилий подняли.

Абсурдным образом — в моём-то возрасте — он почувствовал себя в безопасности. В объятьях отца.

— Так, — проговорил Осрик, — теперь осталось только понять, каким Худом нам отсюда выбираться?

Чувство безопасности исчезло.

Она споткнулась и чуть не упала. Заморгала под железной сеткой забрала в горячем, спёртом воздухе. Внезапно доспехи показались неимоверно тяжёлыми. Приступ паники — в этой металлической печке солнце её заживо испепелит.

Ша’ик замерла. Попыталась взять себя в руки.

Себя. Ох, нижние боги… она пропала.

Она стояла в долине одна. С противоположного гребня спускалась одинокая фигура. Высокая, неторопливая. До боли знакомая походка.

Гребень позади Тавор и вершины всех древних коралловых островов по краю долины заполонили солдаты.

Воинство Апокалипсиса тоже, наверное, смотрит, заподозрила Ша’ик, но не обернулась, чтобы проверить.

Она пропала. Она меня… бросила.

Я была когда-то Ша’ик. А теперь я снова Фелисин. И вот ко мне идёт та, что предала меня. Моя сестра.

Она вспомнила, как Тавор с Ганосом играли деревянными мечами. Самое начало пути к смертоносной привычке, к бездумной лёгкости во владении этим оружием. Если бы мир не изменился — остался таким же, как в это верят дети, — пришла бы и её очередь. Треск деревянных клинков. Ганос бы смеялся и мягко наставлял её — с братом всегда было легко и радостно, потому что он умел подчинять обучение естественным радостям игры. Но ей такого шанса не выпало.