Онлайн книга «Шепчущие»
– Не знаю. Время? – Оно исцеляет не все раны. Это миф. – Может, к боли просто привыкаешь. Она кивнула. – Возможно, вам даже будет недоставать ее, когда она уйдет. – Вы так думаете? – Это не исключено, если она давала вам цель. Другого ответа она не дождалась и, поняв, что его не будет, двинулась дальше. – Симптомы избегания: оцепенение, отстраненность, социальная изоляция. – Это когда не выходят из дома? – Не настолько буквально. Человек просто держится подальше от людей и мест, которые ассоциируются с происшествием: бывших коллег, друзей, родных. Ему трудно о чем-то заботиться. Он может чувствовать, что смысл жизни утрачен, что у него нет будущего. – Некоторая отстраненность была, – признался я. – Я не чувствовал себя частью обыденной жизни. Самой этой жизни не было. Был только хаос. – А коллеги? – Я избегал их, они избегали меня. – Друзья? Я подумал о ждущих меня в машине Ангеле и Луисе. – Некоторые не хотели быть в стороне. – Вы злились на них за это? – Нет. – Почему? – Потому что они такие же, как я. Они разделяли мою цель. – И что это за цель? – Найти того, кто убил мою жену и ребенка. Найти и порвать на куски. Ответы пошли быстрее. Я удивился, а потом даже рассердился на себя за то, что так легко позволил чужаку влезть мне в душу, но в этом было и какое-то удовольствие, как будто я избавлялся от чего-то. Может, я нарцисс, а может, слишком давно не был так откровенен с собой. – Считали ли вы, что у вас есть будущее? – Только ближайшее. – И вы связывали его только с убийством того человека? – Да. Она слегка подалась вперед, и в ее глазах появились светлые блики. Сначала я удивился этому, а потом понял – это мое собственное лицо отражается в глубине ее зрачков. – Симптом возбуждения. Трудности с концентрацией. – Нет. – Гиперреакция на неожиданный раздражитель. – Вроде выстрела? – Возможно. – Нет, гиперреакции на выстрелы у меня не было. – Гнев. Раздражительность. – Да. – Проблемы со сном. – Да. – Сверхнастороженность. – Вполне оправданная. Моей смерти хотели многие. – Физические симптомы: лихорадка, головные боли, головокружение. – Нет. По крайней мере, ничего особенного. Она откинулась на спинку стула. Мы почти закончили. – Синдром выжившего. – Да. Да, постоянно. Кэрри Сандерс вышла ненадолго и вернулась с двумя стаканчиками кофе. Достала из кармана несколько пакетиков с сахаром и заменителем сливок. – Вы ведь и сами, без меня, все знаете, да? – Она положила в свой стаканчик столько сахара, что ложечка, наверное, могла бы стоять в ее стаканчике, даже если ее не придерживать. – Да. Но вы ведь не первая. Я отпил кофе. Крепкий, горький. Понятно, почему ей понадобилось столько сахара. – Как вы сейчас? – Сейчас в порядке. – Обходитесь без лечения? – Я знаю, как выпускать гнев. Это постоянный терапевтический процесс. – Вы выслеживаете людей. И порой их убиваете. Я не ответил, а вместо этого спросил: – Где вы служили? – В Багдаде. Я была в звании майора и приписана к оперативной группе «Железный конь» в лагере «Бум» в Бакубе. – Лагерь «Бум»? – Да. Там постоянно что-то взрывалось. Теперь его называют лагерь «Гэйб» – в память о сапере, Дэне Гэйбриэлсоне, погибшем в Бакубе в 2003 году. Когда я там оказалась, там почти ничего не было – ни водопровода, ни туалета, ничего. А когда уезжала, были ЖБК, водоснабжение для душевых и туалетов, новая электроподстанция, и там уже начинали тренировать иракскую национальную гвардию. – ЖБК? – Я чувствовал себя так, словно слушаю кого-то, говорящего на пиджине. – Жилые блоки-контейнеры. Для вас – большие коробки. – Женщинам там, должно быть, нелегко приходилось. – Нелегко. Война ведь изменилась. Раньше женщины-солдаты не жили и не воевали вместе с мужчинами, как сейчас. Перемены приносят и новые проблемы. Формально мы существуем отдельно от боевых частей и считаемся «приписанными» к ним, но, как ни крути, все равно воюем и так же, как мужчины, умираем. Может, не так много, как мужчин, но в Афганистане и Ираке погибло более сотни женщин и сотни были ранены. Однако ж нас все равно называют шлюхами и сучками. На нас нападают, нас унижают наши же мужчины. Во избежание изнасилования нам рекомендуют ходить по территории базы парами. Но я не жалею, что служила. Нисколько. А здесь я потому, что страна еще в долгу перед многими солдатами. – Вы упомянули, что начинали в лагере «Бум». А потом? – Потом меня перевели в лагерь «Боевой конь», а позже в Абу-Грейб – по программе реструктуризации тюрьмы. – Позвольте спросить, что входило в ваши обязанности? – Поначалу я работала с заключенными. Нам нужна была информация, а они, разумеется, были настроены враждебно, особенно после всего, что творилось там в первое время. Приходилось искать новые подходы, чтобы разговорить их. – Когда вы говорите «новые подходы»… – Вы же видели фотографии: унижения, пытки – постановочные и не постановочные. Понятно, что легче нам от всего этого не было. Да еще всякие идиоты с радиобеседами, с их шуточками, смехом и полным непониманием того, как это влияет. У иракцев появилась еще одна причина ненавидеть нас, и они отыгрывались на наших военных. Американские солдаты погибали из-за Абу-Грейба. – Ложка дегтя… – Все, что происходило там, происходило с ведома и разрешения высшего начальства; если не в деталях, то в главном. – А потом прибыли вы с новым подходом. – Я и другие. Девиз был простой: никаких пыток. Если человека пытать достаточно долго, он скажет вам все, что вы хотите. Все хотят одного – чтобы пытки прекратились. Должно быть, она прочла что-то на моем лице, потому что остановилась и посмотрела пристальнее. – С вами такое было? Я промолчал. – Расцениваю это, как «да». Хочу обратить ваше внимание на то, что даже умеренное давление – а под таковым я понимаю физическую боль, которая не вызывает страха смерти, – не проходит бесследно. На мой взгляд, перенесший пытку уже никогда не будет прежним. Человека как будто лишают чего-то, вырезают у него что-то, отнимают. Называйте это как угодно – душевное спокойствие, достоинство. Иногда, кажется, даже имя. Так или иначе, в краткосрочном плане пытка оказывает на личность глубоко дестабилизирующий эффект. |