Онлайн книга «Право на одиночество»
— Пчёлка? — Да, Антош. — Почему ты молчишь? Я усмехнулась. — А ты как думаешь? — Ну… сон досматриваешь?.. — Нет. Просто расстроилась. Я тебя с марта не видела, а уже сентябрь, и тут ты говоришь, что до Нового года не вырвешься. Я соскучилась. Молчание. — Правда? — Что за глупый вопрос? Конечно, правда. — Прости, пчёлка… — в голосе Антона я услышала огорчение. — Я ничего не могу сделать. Работа, мать её за ногу. Но после Нового года я обязательно… Пчёлка! А давай ты на это время отпуск возьмёшь? И я тебя увезу из Москвы сам. Давай? Ты же тысячу лет никуда не ездила. — Ну так уж прям и тысячу… — Так что, согласна? Я вздохнула. — Дожить надо, Антош. Но в целом предложение заманчивое. А теперь… можно мне поспать, а? Завтра же на работу… — Да, конечно… — он запнулся. — Только один вопрос, Наташ… Ты… ни с кем не встречаешься? Почему-то я так и думала, что именно это Антон и спросит. — Встречаюсь. С Брэдом Питтом! И, фыркнув, я положила трубку. Опустившись обратно на подушку, я почти видела перед собой довольное лицо Антона. Улыбнулась. Охламон ты мой блондинистый, ты даже не представляешь, как я соскучилась. Утром нас с Громовым вызвал к себе Королёв. Долго распинался в благодарностях, обещал премии и прочие почести. Я слушала его, борясь с желанием зевнуть. В конце концов Максим Петрович взял с генерального обещание не играть большие в азартные игры с криминальными авторитетами, а лучше вообще не играть, и мы ушли к себе. Рабочие будни продолжались. Франкфуртская книжная выставка для меня обломалась. Руководство опасалось оставлять редакцию без присмотра на целую неделю, поэтому в Германию Максиму Петровичу было суждено отправиться без меня. — Октябрь — месяц горячий, — объяснил мне Громов извиняющимся тоном, — и Королёв боится, что за неделю тут накопится столько дел, что мы с тобой потом месяц не разгребёмся. Я кивнула. Справедливо. Не могу сказать, что огорчилась — всё-таки я немного опасалась оставаться с Максимом Петровичем наедине так надолго, жить в одной гостинице, вместе обедать и ужинать… Так что всё к лучшему. Время до выставки пролетело быстро. Работы было столько, что вечером я падала в кровать и засыпала мгновенно. А после отъезда Громова её стало ещё больше, потому что теперь мне приходилось быть ещё и главным редактором. Ничего сложного, но очень утомительно. Во вторник, на второй день после отъезда Громова, я сильно задержалась. Пара рукописей, предоставленных отделом маркетинга, терпеливо ждали рецензий, на столе высилась огромная стопка сигнальных экземпляров — на них я должна была поставить свою подпись. Процедура уже давно просто формальная, но, тем не менее, это действие «открыл книжку — поставил подпись — закрыл книжку и положил её в специальный „ящик“ для проверенных сигналов» — требовало времени. Я оставила всю эту ерунду на вечер, днём занимаясь более важными делами. Я стояла спиной к двери, когда услышала, как она открылась. Кто-то вошёл в комнату. И я шестым чувством поняла, кто именно — иначе просто не могло быть, слишком уж часто в последнее время я думала об этом человеке. Я обернулась. Он застыл в паре метров от двери, словно не решаясь пройти дальше. В волосах его теперь было ещё больше седины. А в остальном ничего не изменилось… тот же строгий костюм, надменно-холодный взгляд тёмных глаз, снисходительная полуулыбка. Но изменилась я. И я сама шагнула ему навстречу, вглядываясь в это лицо… Вот он, стоит передо мной — человек, которого я так боялась, снившийся мне в самых страшных снах. Но я больше не чувствовала в себе того липкого ужаса, который охватывал меня тогда, пять лет назад. Я чувствовала… любопытство. И, подойдя почти вплотную к своему вечернему гостю, застыла, разглядывая его. — Ты изменилась, — тихо сказал Рашидов, слегка наклонив голову. Я улыбнулась. Да, теперь я понимала, как этим голосом можно соблазнять женщин… Всех, кроме меня. — Ты стала совсем взрослой. Тогда, пять лет назад, передо мной была сопливая девчонка, трясущаяся от страха. А теперь… ты больше не боишься? Я посмотрела в его тёмные, почти чёрные, глаза. Было ли в них что-то, чего я могла бы испугаться?.. Сила, властность, холод… а ещё — одиночество и боль. Словно в зеркало заглянула… — Нет. Не боюсь. Зачем вы пришли? В полумраке нашего кабинета я вдруг заметила промелькнувшее в глазах Рашидова… смущение? Нет, наверное, показалось. — Поговорить. Может, присядем? Я покачала головой. — Мне некогда, извините. Я хотела доделать работу и пойти домой. Прошу, не отнимайте у меня драгоценное время, говорите, зачем вы пришли. — Тебе не кажется, что ты зарываешься? — усмехнулся Рашидов. Пять лет назад от этой усмешки я бы захотела спрятаться под стол, а вот теперь… ничего не чувствовала. — К тебе пришёл владелец издательства, а ты… — Я ведь не хамлю вам. Просто намекаю, что у меня мало времени, — ответила я осторожно. Рашидов смерил меня оценивающим взглядом. — Ты действительно очень сильно изменилась. Словно другой человек. Хотя… нет, тот же. Но что так сильно подействовало на тебя, что ты так выросла? Смерть Ломова? А ещё, наверное, гибель родителей? Я вздрогнула. Ну ладно, он знает о смерти главного редактора… Но откуда Рашидову известно о моих родителях? — Я не желаю обсуждать это. — Ого, — он рассмеялся, — как ты рассердилась! Однако. Не волнуйся, о твоих родителях я не буду говорить… по крайней мере сегодня. Не в силах больше выносить этот насмешливый голос, я отвернулась к окну. Плечи мои тряслись от злости. Так хотелось врезать этому надменному, равнодушному человеку… Ведь то, что он знает о моём горе, может значить только одно — Рашидов собирал информацию обо мне. Но зачем? И почему он пришёл только сейчас? — Прекратите, — сказала я тихо. — Просто скажите, что вам от меня нужно, и уходите. — Ничего особенного, просто поговорить. — О чём? — я вновь повернулась лицом к Рашидову. — О чём мы вообще можем с вами разговаривать? В прошлый раз такой «разговор» закончился тем, что я неделю не могла прийти в себя! Вы напугали меня тогда до такой степени, что я ревела, сидя в грязной луже, вы это хотите обсудить? Рашидов вытаращился на меня, как баран на новые ворота, будто я сказала что-то удивительное. — Правда? — выдохнул он. — Нет, кривда, — буркнула я, сложив руки на груди. |