Онлайн книга «Город Лестниц»
|
И наливает себе вторую чашку чаю. Все тело ликует. – Ну что ж, теперь пора браться за дело. Пожалуйста, пригласи сюда Питри. И, уже тише, добавляет: – Нам надо осмотреть тело. * * * В комнатке жарко, душно, пусто. К счастью, разложение еще не затронуло тело, и здесь не пахнет. Шара смотрит на то, что лежит на койке. На свешивающуюся тонкую ногу. Словно бы Ефрем взял и прилег подремать… Она не видит своего героя. Не видит щуплого, тихого и милого человека, с которым она когда-то познакомилась. Она видит запекшуюся, ободранную плоть, почти утратившую сходство с человеческим лицом. Конечно, потом она видит что-то знакомое: тонкую, как у птицы, шею, льняной костюм, длинные точеные запястья и пальцы и, конечно, конечно, его нелепые яркие носки… Но это не Ефрем Панъюй. Нет. Не он. Она касается лацканов пиджака – их как в лапшу нашинковали. – Что случилось с его одеждой? Питри, Сигруд и охранник наклоняются посмотреть. – Простите? – спрашивает охранник. Поскольку в посольстве нет морга, бренные останки доктора Ефрема Панъюя перенесли в сейфовое хранилище. И теперь они лежат здесь на кушетке, подобно ценному грузу, дожидающемуся официального разрешения на вывоз. Впрочем, в каком-то смысле это так и есть. – Посмотрите на его одежду, – говорит Шара. – Швы, манжеты – все вспорото. Даже на брюках манжеты – и те взрезали. – И что? – Вы получили тело в таком состоянии? Охранник удостаивает тело подозрительного взгляда: – Ну мы точно ничего с ним не делали. – В таком случае это сделала мирградская полиция? – Ну… наверное… Простите, госпожа, я не очень-то в курсе. Шара стоит неподвижно. Она, конечно, видела такое раньше. И даже сама проводила досмотр, пару раз точно: чем больше на человеке надето, чем больше на одежде карманов, подкладок, отворотов и манжет, тем проще спрятать конфиденциальные материалы. И тут, безусловно, напрашивается очевидный вопрос. С чего бы кому-то в Мирграде думать, что историку, прибывшему в город с дипломатической миссией, есть что прятать под манжетой? – Вы можете идти, – говорит она. – Что? – Можете оставить нас. – Ну… Это хранилище для особо ценных предметов, госпожа. Я не могу вас просто взять и оставить… Шара поднимает на него глаза. Может, усталость или горе растопили всегдашнюю бесстрастность или усвоенная от поколений предков привычка отдавать приказы дала себя знать – так или иначе, охранник смущенно покашливает, чешет за ухом и быстренько обнаруживает какое-то срочное дело в коридоре. Питри направляется следом, но она останавливает его: – Нет, Питри. Ты останься. Пожалуйста. – Вы уверены? – Абсолютно. Мне хотелось бы выслушать мнение сотрудника посольства. Пусть и не облеченного особыми… полномочиями. И она оборачивается к Сигруду: – Что скажешь? Сигруд склоняется над худеньким телом. Внимательно осматривает череп – ни дать ни взять эксперт, устанавливающий подлинность картины. К явному неудовольствию Питри, Сигруд поддевает кусочек кожи и разглядывает проломы в черепе. – Какой-то рабочий инструмент, – выносит он свой вердикт. – Может, гаечный ключ. Что-то с выступами. – Уверен? Тот кивает. – То есть здесь – никаких зацепок? Сигруд пожимает плечами. Может, никаких. А может, и есть какие-то. – Первый удар нанесли в лоб. И он показывает на то, что некогда было левой бровью профессора. – Отметины здесь глубокие. Остальные… не такие глубокие. «Это мог быть любой инструмент, – думает Шара. – Любое оружие. И это мог сделать кто угодно». Шара смотрит и смотрит на тело. И уже второй раз за ночь говорит себе: «Не обращаем внимания на частности, зрим в корень». Но… вот он лежит, ее учитель. С размозженным лицом. Тонкие запястья и шея. Рубашка. Галстук. Такие знакомые. Это тоже частности? Как на них не обращать внимания? Одну секундочку. Одну секундочку. Галстук?.. – Питри… вам часто приходилось видеть профессора? – спрашивает она. – Ну… я его видел, да. Но мы не были знакомы, если вы это имеете в виду. – Тогда вы, наверное, не сможете припомнить… – осторожно формулирует она, – или сможете… давно ли профессор стал носить галстуки? – Галстуки?.. Не знаю, госпожа… Шара протягивает руку и подхватывает галстук за кончик. Какой он… Полосатый, красный и молочно-белый. Шелковый, прекрасной выделки. Изыск северной моды, совсем недавно обретший популярность. – Доктор Ефрем Панъюй, которого знала я, – тихо говорит она, – предпочитал шейные платки. Так принято в академических кругах, насколько я знаю. Профессура носит шейные платки – обычно оранжевые, розовые или красные. Цвета университета. А вот в галстуке я его не видела ни разу. Вы разбираетесь в галстуках, Питри? – Мгм. Ну… немного. Их здесь все носят. – Именно. Здесь. А не в Сайпуре. И не кажется ли вам, что это галстук необычно тонкой работы? И она переворачивает его – поглядите, мол. – Очень тонкая работа, да. И шелк такой… тонкий. – Ну… да… А что? Не отрывая взгляда от галстука, она протягивает Сигруду ладонь: – Нож, пожалуйста. В ручище гиганта мгновенно возникает что-то тоненькое и блестящее – похоже на скальпель. Он вручает его Шаре. Та поправляет очки на переносице и низко склоняется над телом. Сквозь рубашку Ефрема просачивается слабый запах разложения. Шара старается не обращать на него внимания – это действительно частность. Неприятная частность, на которую нельзя отвлекаться. Она пристально рассматривает белые полосы на шелке. «Нет, белые ему бы не подошли. Слишком заметно получилось бы…» Вот оно – невероятно тонкая красная нить, едва заметные стежки на красном. Маленький квадрат, похожий на карманчик, на обратной стороне галстука. Внутри белый лоскуток. Нет, не от галстука, от чего-то другого. Она осторожно вынимает его и расправляет на свету. Несколько строчек угольным карандашом – похоже на шифр… – Им бы и в голову не пришло искать в галстуке, – тихо говорит она. – Особенно в дорогом галстуке. Они не ожидали от сайпурца такого трюка, правда? И он об этом прекрасно знал. Питри изумленно таращится на вспоротый галстук. – Где же он научился таким трюкам? Шара отдает скальпель Сигруду. |