Онлайн книга «Город Лестниц»
|
И на опушке леса кто-то поднимает свечу – и тут же гасит ее пламя. Шара идет туда, где видела свет. Незнакомец откидывает капюшон, под капюшоном поблескивает бритая голова. Подойдя поближе, Шара узнает, кто перед ней, – та самая монахиня из лазарета. – Кто вы? – спрашивает Шара. – Друг, – отвечает та. И манит Шару: подойди, мол, поближе. – Благодарю за то, что пришли. С вами никого больше нет? – Нет. – Отлично. Тогда я провожу вас дальше. Пожалуйста, не отставайте. Этой дорогой ходили немногие, и она немного опасна. – Куда вы меня ведете? – К другому другу. Я вижу, что у вас много вопросов. Я знаю того, кто может ответить на некоторые из них. Она разворачивается и ведет Шару в лес. Лунный свет струится по плечам монахини, они все идут и идут. – Вы можете мне еще что-нибудь сказать? – О, я могу вам сказать гораздо больше, чем уже сказала, – отвечает монахиня. – Но вам от этого не будет никакого проку. Шара сердито поджимает губы – выходит, нет проку и в том, чтобы вопросы задавать. Тропинка изгибается, извивается и то и дело поворачивает. Шара уже начинает сомневаться в правильности своего решения: как она вообще позволила выманить себя из губернаторской штаб-квартиры? А потом она понимает: а ведь лес-то гораздо больше, чем казался вначале. Тропа забирает вверх. Шара и монахиня осторожно перешагивают заваленные камнями борозды, перепрыгивают через известняковые ложа ручьев, пробираются через тесно растущие сосны. Шара думает: «Когда это, интересно, они успели здесь сосны посадить?» Дышит она с трудом, изо рта вырываются большие клубы пара. Они выходят на вершину каменистого холма, оттуда открывается заснеженный, молочно-белый в лунном свете пейзаж. «А я-то думала, что уже потеплело…» – Что это за место? Монахиня молча указывает: мол, идем дальше. Ее босые ноги оставляют крохотные следы на снегу. Они спускаются и снова поднимаются на замерзшие холмы, переходят через замерзшую реку. Вокруг простирается алебастровый, бесцветный мир: завитки и прочерки лунного света на льду, черные тени. Но впереди, в сосновом леске приветливо мерцает алое пламя. «Я знаю, где мы, – думает Шара. – Я читала об этом». Они входят в лесок. У большого костра уложены два бревна, на которые можно присесть погреться, у ствола – каменная полка, на которой выстроились каменные чашечки и блестит оловянный простецкий чайник. Шара ожидает, что кто-то выйдет навстречу, возможно, выступит из-за ствола дерева, но на поляне ни души. – Где же они? – спрашивает Шара. – И где тот друг, на встречу с которым вы меня привели? Монахиня идет к каменной полке и разливает чай в две чашечки. – Они еще не пришли? – Они здесь, – говорит монахиня. И сбрасывает свою хламиду. Спина ее обнажена, а под одеянием не обнаруживается ничего, кроме меховой юбки. Она поворачивается и передает Шаре чашку: теплую, словно бы посудина грелась на открытом огне. «А ведь она всего лишь подержала ее в руке», – думает Шара. – Выпей, – говорит монахиня. – Согреешься. Но Шара не пьет и подозрительно оглядывает монахиню. – Ты мне не веришь? – спрашивает та. – Я вас не знаю. Монахиня улыбается: – Ты уверена? Огонь костра отражается в ее глазах, которые вспыхивают, как оранжевые драгоценные камни. И, даже когда женщина отступает от костра, на лице ее сохраняется теплый, трепетный отсвет. Свет во тьме. Нет. Нет, нет. Этого не может быть. – Олвос? – шепчет Шара. – Умница ты моя, – улыбается монахиня и садится. * * * – Но как?.. – мямлит Шара. – Как? – Ты не отпила, – говорит Олвос. – Попробуй, вкусно. Шара, заинтригованная, отпивает из каменной чашки и обнаруживает, что Божество право: какой теплый, пряный настой, от него словно бы уголек в животе загорается и греет. И тут она понимает, что вкус ей знаком: – Стойте… Это же… чай! – Да. Сирлан. Из Сайпура. Мне он тоже пришелся по душе. Хотя, признаюсь, проще убиться, чем достать его. Шара ошарашенно таращится на нее, на чашку, на костер, на лес за спиной. Потом выдавливает: – Но я… я думала, ты ушла… – Я и ушла, – невозмутимо говорит Олвос. – Обернись еще раз. Ты видишь Мирград? Нет. Так что я действительно ушла, и мне это очень нравится. Здесь мне хорошо, сижу, кругом тихо-спокойно, никто от раздумий не отвлекает. Шара сидит и думает: «Неужели после всего, что случилось, я угодила прямиком в западню?» – Ты, наверное, думаешь, – говорит Олвос, – что я заманила тебя сюда, чтобы отомстить. Шара даже не пытается скрыть испуг. – Что ж, я ушла, но я все еще Божество. И это – мои владения. – И Олвос похлопывает по бревну, на котором сидит. – Я с ними ни за что не расстанусь. А сердца тех, кто приходит сюда, открыты мне. Ты, Шара Комайд, правнучка Авшакты си Комайда, последнего каджа Сайпура, думаешь, не заманила ли я тебя сюда, чтобы уничтожить, воспользовавшись тем, что ты пришла одна и без охраны. Уничтожить в отместку за преступления твоей семьи, твои собственные и за бесчисленные беды, которые принесли ваши законы и войны. Глаза Олвос ярко блестят, словно бы под веками у нее скрыты огненные кольца. А потом пламя в ее глазах угасает. – Но это будет невероятно глупым поступком. Глупым, дурацким и бесполезным. И я даже немного разочарована, что ты подозреваешь меня в таких странных намерениях. В конце концов, я не зря покинула мир, когда Континент решил стать империей. Причем я ушла не только потому, что это было неправильно. Это было, прежде всего, недальновидно: ибо время всегда заставляет платить за ошибки. Даже если ошибаются… Божества. Шара все еще не может поверить, что все это происходит на самом деле, а не снится ей. Но Олвос настолько выбивается из ее привычных представлений о Божестве, что она даже не знает что и думать: это действительно богиня? Тогда почему она ведет себя как рыбачка или портниха? – Значит, поэтому вы покинули Континент? Потому что вам не понравилась идея Великой Экспансии? Олвос достает длинную тонкую трубку. Подносит ее прямо к огню, раскуривает и смотрит на Шару, словно бы прикидывая, хороший ли она собеседник. – Ты прочитала записки господина Панъюя, да? – Д-да… Но как вы у… – Тогда ты знаешь, что он подозревал, что разум Божеств отчасти контролировался – если можно так выразиться. |