Книга Невеста на ночь, страница 37 – Патти Берг

– Я влюбилась в Дэвида Кросби задолго до того, как он объединился со Стиллсом, Нэшем и Янгом. Но я увидела его только в Вудстоке. Знаешь, я даже пыталась стащить его со сцены, но, похоже, его не прельщали перепачканные грязью девицы.

Грэм рассмеялся, ставя пластинку.

– Когда-нибудь я куплю СД-плейер.

– Не надо, старые пластинки гораздо лучше.

Едва услышав тамбурин, она начала танцевать – медленно, легко, внезапно став раскованной.

– У тебя есть свечи? – спросила она.

– Да. Но марихуаны нет.

– Я давным-давно отвыкла от нее.

Грэм съездил на кухню и вернулся с коробкой, наполненной свечами всевозможных форм и размеров.

– Прекрасно! А подсвечники?

– Они где-то в коробках.

– Обойдемся без них. Сойдут и тарелки.

Чувствуя себя как дома, она подпевала музыке и расставляла блюдца со свечами по всей гостиной. Грэм следил за ней, ловил каждое движение.

– Хочешь, я зажгу их? – спросил он.

– Да, пожалуйста. А потом потуши свет.

Разлив вино, она протянула бокал Грэму.

– А у тебя, случайно, нет «Буффало Спрингфилд»?

– Дай-ка подумать… похоже, ты обожаешь Стивена Стиллса.

– Только его голос. На мой вкус, лучшее сочетание голосов у Кросби, Стиллса, Нэша и Янга. Абсолютная гармония.

Пока он рылся в пластинках, Фиби вынула из сумки альбом и карандаш, схватила с дивана две подушки, бросила их на пол посреди гостиной и уселась.

Грэм поставил новую пластинку и обернулся к ней:

– Еще пожелания есть?

Фиби кивнула.

– Ты не мог бы снять рубашку?

– Что, прости?

– Сними рубашку.

– Зачем?

– Потому, что в рубашке ты бесподобен, но я уже нарисовала тебя одетым – в тот вечер, в ресторане. А теперь я хочу увидеть, что у тебя под рубашкой.

– Ты шутишь?

– Я предпочитаю быть серьезной и честной. – Правда, она уже однажды соврала ему, назвавшись чужим именем.

– У меня осталось несколько шрамов, – предупредил Грэм.

Фиби отпила вина.

– А у меня менопауза и грудь уже не такая упругая, как раньше.

– Ты покажешь ее мне?

– Скорее всего да.

Грэм рассмеялся, вытащил из-под пояса брюк тенниску и снял ее через голову.

– О Боже…

– Что такое?

– Ты выглядишь гораздо лучше, чем я предполагала.

– При свечах все выглядит по-другому.

– Я же художник. Меня нелегко обмануть.

– Итак, какую позу я должен принять?

– Никакую. Просто сиди и пей вино.

– А говорить можно?

– Это было бы замечательно.

– На какую тему?

– На твой выбор.

– Значит, поговорим о тебе.

Фиби подняла голову. В серебристых глазах Грэма отражались язычки свечей.

– Не двигайся! – воскликнула она. – Отлично! Особенно твои глаза.

Она пыталась передать увиденное, но рисовать его глаза было не так увлекательно, как смотреть в них. Впервые в жизни Фиби никак не удавалось сосредоточиться на натурщике.

Грэм сменил пластинку, и Фиби засмотрелась на игру мышц его рук и сильных плеч. С легкой улыбкой он обернулся, и в комнате зазвучал первый гитарный пассаж из «In-A-Gadda-Da-Vidda», вызывая у Фиби множество приятных воспоминаний о вечеринках, танцах и друзьях, с которыми она не встречалась с шестидесятых годов, со времен фестивалей в Хейт-Эшбери. Но теперь под эту музыку рождались новые воспоминания, лучше прежних.

Отложив альбом и карандаш, она направилась к Грэму.

– Хочешь потанцевать?

Он кивнул, она села к нему на колени, и он обнял ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Он крутил колесо кресла, а Фиби прислушивалась к ровному и сильному биению его сердца.

Его кожа была горячей, свежевыбритое лицо – гладким, от него пахло знакомым Фиби с юности одеколоном «Олд спайс», который никогда не выйдет из моды.

Он поцеловал ямочку под ее ухом и проложил дорожку поцелуев по щеке, пока не добрался до губ.

– Знал бы ты, как это приятно! – со вздохом выговорила она.

Он взял ее ладонь и прижал к своему сердцу:

– А это ты чувствуешь?

Она кивнула.

– Оно давным-давно не билось так быстро. Даже в тренажерном зале или на баскетбольной площадке.

Фиби сняла его вторую ладонь с колеса, притянула к себе, поцеловала и приложила к своей груди. Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, потрясенная тем, что уже забыла, как приятны простые прикосновения, даже через платье и бюстгальтер.

Запустив пальцы в волосы Грэма, она поцеловала его. Ей нравился вкус его губ, его дыхание, овевающее щеку. Желание становилось нестерпимым.

Он провел ладонью по ее груди, боку и бедру. Платье заскользило вверх по ноге, Фиби почувствовала, как его пальцы движутся по бедру, подбираясь к узеньким трусикам, которые она купила в «Секрете Виктории» просто так, зная, что никогда их не наденет, но сегодня надела, и не зря.

Она погладила его по груди и плоскому, как гладильная доска, животу, запустила под пояс брюк большой и указательный пальцы и продвинулась чуть ниже.

Поцелуи вдруг прекратились. Едва Фиби нащупала резинку, Грэм взял ее за запястье и отвел руку в сторону.

– В чем дело?

– Мы слишком спешим, – пробормотал Грэм и пригладил волосы. – Вернемся к тому, с чего начали.

– На попятную я не иду. Если хочешь, возвращайся, а я не стану.

Фиби вскочила с его колен, схватила блокнот и карандаш и бросила их в сумку.

– Куда ты? – спросил Грэм.

– Домой.

– Но почему?

Фиби направилась к двери.

– Потому, что однажды ты уже не подпустил меня к себе и сейчас сделал то же самое. Потому, что мне тоже бывает больно и обидно.

– Но я не хотел обидеть тебя. Просто все шло слишком быстро. Ты ведешь себя так, будто тебе нет дела, что я не хожу.

– Это не имеет ни малейшего значения.

– А я не забываю об этом ни на минуту!

– Почему?

– Потому, что тебе нужен мужчина с двумя здоровыми ногами.

Фиби метнула в него яростный взгляд:

– Такой чепухи я еще никогда не слышала. Ты – лучший мужчина, какого я когда-либо встречала, с тобой мне так хорошо, как не бывало ни с кем. И мне все равно, сколько у тебя ног – две, четыре или ни одной!