Онлайн книга «Жизнь на грешной земле»
Трудно представить себе картину беспощадного грабежа татарами местного поселения, вот хотя бы тех же остяков. …С воем скачут мимо горящих чумов и землянок татарские всадники… …Выбрасывает татарин из остяцкого жилища всякую рухлядь — меховую одежду, тряпки, посуду… …Прямо за косы, подхлестывая плетьми, выволакивает наружу одну за другой двух красивых девушек-остячек… …Гонят татары по горящему поселку толпу воющих остяков… Особенно жестоким стало обращение завоевателей с местным населением при хане Едигере и его соправителе Бекбулате. Молодой, почти безбородый еще мурза Баянда осадил пляшущего под ним коня. Сверкая посеребренной кольчугой, закричал: — Пленных привязывать к седлам! Этих девок везти в повозке, — ткнул Баянда плетью в двух красивых молодых остячек, стоящих в воющей толпе сородичей. Захлопали плети. Человеческий вой поднялся еще выше. Несчастным остякам крепко захлестывали запястья рук, концы веревок привязывали к седлам. Девушек-остячек втолкнули в крытую повозку. Вся процессия под вой и плач пленников, громкое щелканье плетей двинулась прочь от горящего селения. Потягивая из кальянов, на атласных подушках возлежали двое — тучный, бородатый, свирепого вида хан Едигер и тощий, с узкой бородкой клинышком, с хитрыми узкими глазами его брат Бекбулат. Мурза Баянда стукнул лбом об ковер: — Любимец аллаха великий хан Едигер! Снова стукнулся об ковер, повернулся к тощему: — Мудрый и славный хан Бекбулат! Вонючие остяки, задолжавшие ханский ясак, пришли просить за то прощение. Провинившиеся дают в ханские наложницы двух самых красивых своих девушек. Тучный Едигер лишь сердито выпустил изо рта облако табачного дыма, а Бекбулат нетерпеливо взвизгнул: — Посмотрим… наложниц! Голодные, измученные пленники — человек с полсотни — по-прежнему со связанными руками стояли, окруженные татарскими воинами, перед ханским дворцом в Кашлыке. Когда на крыльце появились Едигер, а за ним Бекбулат, захлопали плети, раздались крики: — На колени! На колени! Толпа повалилась головами вниз. Остались стоять лишь две девушки — головы их были опущены. Едигер смотрел на них, попыхивая дымом трубки. Баянда черепком плети поднял подбородок одной девушки, потом другой. Они были одинаково красивы. — Близнецы, — сказал Баянда. — Еще перепутаем, — пропищал Бекбулат. Что-то наподобие улыбки проступило на мрачном лице Едигера и исчезло. Он вынул трубку кальяна изо рта, проговорил: — Остячек — в наши гаремы. — И повернулся к Баянде. — Остальных отвезешь в Астрахань, на невольничий рынок. — Только, мурза Баянда, не продешеви, — проскрипел Бекбулат. А по другую сторону Урала бесконтрольно хозяйничали «великопермские властелины» — купцы Строгановы. Состоящие у них на службе вооруженные отряды постоянно и также беспощадно грабили местных коренных жителей. …Многие чумы были в огне, другие просто повалены… …По бывшему стойбищу бегут люди в обветшалых казацких кафтанах, тащат к берегу вороха собольих, лисьих, беличьих шкурок, грузят на большой струг… …Люди в стрелецких кафтанах, тоже заношенных, согнав жителей стойбища на поляну и положив их на землю, держат их под дулами пищалей… Бежит свирепого вида мужик в кафтане красного сукна, опоясанный широким восточным ремнем с драгоценным накладом. На поясе у него тяжелая сабля, в руке увесистая плеть. — Все схоронки сыскать! — заорал он. — Ванька! Кольцо! — Ну? — откликнулся молодой казак в синем кафтане. — Вот этот чум обшарить! — Руководитель грабежа ткнул плетью в ближайшее вогульское жилище, молодой казак скрылся в нем… Полуденное солнце играло над летней тайгой… Послышался сперва радостный женский смех. Потом в кадре — бегущая куда-то по высокой траве молоденькая девушка. Она обернулась, сверкнула на бегу ослепительной своей красотой — и побежала дальше. — Держи ее! — вскричал, смеясь, парень в худой крестьянской одежде. Таежная лайка устремляется за девушкой, за собакой — парень. Все одновременно вбегают на небольшой пригорок, парень и девушка с хохотом валятся в немятую лесную траву, молодо играют и целуются. Таежная лайка давно была свидетелем их счастья. Наверное, ей это уже было неинтересно, она отвернулась равнодушно. — Ты через край-то не балуй! — воскликнула наконец девушка, сверкнув счастливыми глазами. Она освободилась от его объятий. Застегивая кофтенку, поднялась, чуть отошла, стала смотреть вдаль на бескрайние лесные дали, открывающиеся с пригорка, на синюю полосу невысокой горной гряды. Парень тоже встал, подошел к ней. Было ему лет 18, в плечах широк и силен, волосы темные, вьющиеся… — А что там, Ермошенька? — Камень-горы это, по-вогульски — «Урал», — ответил он. — Я знаю… А за Камнем-то что? Край света? — А там, говорят, Сибирь-земля лежит. Бескрайняя… И еще краше этой будто. Поженимся, да и махнем туда, а? Охотник я не из последних. Заживем! А, слышь, Алена? Алена помолчала. Потом ткнулась лицом в его широкую грудь. — Ох, Ермошенька! Когда ты так говоришь — на сердце у меня томно делается. Будто не радость, а горе оно чует. На этих словах собака насторожилась, вскочила, дважды тявкнула тревожно. Быстро поднялись и Ермолай с Аленой. Собака сорвалась с места, за ней бросились и парень с девушкой… Сбежали с пригорка, выбежали на опушку, остановились. Донеслись до них издалека воющие человеческие голоса. Впереди был низкорослый кустарник. Над ним стали подниматься столбы дыма. Потом послышался выстрел, другой… — Это что-то там, в вогульском стойбище! — вскричал Ермолай. — Ну-ка, айда! — Ой! — прижала Алена к груди обе руки. — Ермолай! И побежала за ним. Молодой казак по имени Иван Кольцо вышел из чума, сказал: — Ничего там нет, кроме обглоданных костей. — Как ничего? Чья это нора? — Начальник над грабителями шагнул к лежащим на земле людям. — Ну? А то повелю чум сжечь. Из кучи людей поднялся вогул лет под тридцать. — Наша чум. Игичей моя звать. — Твой? — Начальник над грабителями ринулся к вогулу, бросил его к ногам Кольца. — Где твоя схоронка? — Нету ничего хоронить. — Секи его, пока не скажет. — И бросил Кольцу плеть. Плеть Иван Кольцо поймал. Но, помедлив, отрезал вдруг: — Я к тебе, Сысой, в палачи не нанимался. |