Онлайн книга «Жизнь на грешной земле»
— И паршивого посла этого продать в Азов! — распорядился Иван Кольцо. Лежа в постели, Иван, заложив руки за голову, уныло смотрел в потолок. Алена, сидя на кровати, прибирала на ночь волосы. — Что-то ты, Иванушка, такой невеселый ныне у меня? — Да нечего веселиться-то, Аленушка. Царь-то-государь, наш батюшка, полк стрельцов сюда послал, меня словить да повесить. — Ванюшка! — Она упала на него, обняла, будто пытаясь защитить от опасности. — Да за что?! — Да это бы ничего, Алена. Я б на Дон ушел… На Яик — ищи-свищи меня. Да вот… — И Кольцо умолк, не договорив. — Ну что, что еще? — взмолилась Алена. — Ермак… Ермолай твой объявился. Алена оцепенела. В глазах ее полыхнул смертельный испуг. — Ка-ак?! — Лазутчики донесли — царев воевода Мурашкин уж Рязань миновал, скоро припожалует со своими стрельцами в гости к нам, — проговорил Никита Пан и угрюмо усмехнулся: — Сказывают, острых топоров да крепких веревок много коробов везет… Решайте, атаманы, что делать нам! В походном шатре Ермака собрались его сподвижники — Матвей Мещеряк, Богдан Брязга, Яков Михайлов, Черкас Александров. Тут же Иван Кольцо, Савва Болдыря, Никита Пан. Посередине шатра — голый стол, некоторые сидят за столом, остальные примостились кто где — на подушках, на седлах. Кольцо сидит на какой-то скамеечке у самого полога, угрюмо смотрит под ноги. Тяжело поднял голову, поглядел на Ермака. — Что же делать? Кому казнь не грозит — пусть тут остаются. А мне со своими казачками уходить надо. — А может, Иван, — усмехнулся Ермак, — мне-то с моими казачками царский воевода веревки покрепче, чем для вас, выберет. Казаков-то с войны я самовольно увел. — Двинем, братцы, в верховье Дона! — воскликнул Брязга. — Там Мурашкин не достанет нас! — поддержал Мещеряк. — А может, на Яик? — сказал Болдыря. — Царская рука достанет нас, братья, и на Дону, и на Яике-реке, — проговорил Ермак. — Скоро ли, долго ли, а, боюсь, достанет. — А в петле дергаться что-то неохота, — с усмешкой проговорил Черкас Александров. — Я еще молодой. — Так что ж делать-то? Под топорами да на висюлях гибнуть? — воскликнул Яков Михайлов. — А, Ермак Тимофеич? Установилось молчание. Все ждут слов атамана. В этом ожидании ясно чувствуется безмолвное признание старшинства Ермака Тимофеевича, надежда, что он найдет и укажет выход из смертельного положения. Помедлил еще Ермак. Поднялся. — Есть на свете земля, откуда царю нас не достать. Да не знаю, согласитесь ли вы туда. Земля дальняя, неизведанная… — Что ж за земля? — Где ж она лежит? Ермак подошел к пологу, крикнул наружу: — Покличьте приезжего человека! — Как тая земля называется-то? — спросил Никита Пан. — Сибирь. Иван Кольцо поднял вопросительно-удивленно голову. — Как? — переспросил Мещеряк. — Сибирь-земля, — повторил Ермак. В это время шагнул в шатер могутный в плечах, заросший волосом мужик в крестьянской одежде. — Анфим Заворихин его звать, — сказал Ермак. — Приехал он к нам с призывным словом… Солнце стояло высоко над Волгой, качались, сверкали на воде солнечные блюдца. Недвижимо сидела где-то на берегу Алена, опустив голову на руки. Потом шевельнулась, выпрямилась, тоскливыми глазами стала смотреть на солнечную игру с водой… Подошла Мария, присела рядом. — Сердешная… Как же теперь? Алена припала к плечу подруги, зарыдала… — Да что вам на Дону? — крутнулся Заворихин к Ивану Кольцу. — Али в нем вместо воды молоко течет, а берега кисельные? Да и слыхал я, — усмехнулся Заворихин, — воевода Мурашкин давненько с Москвы выступил… Кольцо сверкнул глазами, опустил их, начал постукивать саблей между ног. — Недавно приехал, а уже много знаешь! — А Строгановы жалованье вам положат щедрое. — Вот так же сулил нам однажды царский посланец, — усмехнулся Ермак. — Как на войну зазывал. — Царь-государь… — усмехнулся и Заворихин. — Коль со Строгановыми-то поставить, так это же голь перекатная. — А не шибко ли ты, Анфим, дерзок?! — спросил Брязга. — Погодь, Богдан… — Самый старший из Ермаковых сподвижников Яков Михайлов встал меж Брязгой и Заворихиным. — А где же она, эта твоя Кама-река? — В несколько недель дойдем! А оттуда начнем поход за Камень, в страну Сибирь, на хана Кучума. Эк, разгуляетесь. У Кучумовых конников одни стрелы да сабли. Ни одной пищали дажеть во всем войске нету. А Строгановы снарядят вас в достатке и пищалями, и свинцом. И пушек с ядрами дадут. Ну, решайтесь, казаки! Богатства в Сибири несчитанные, зверье там непуганое… Богачами вернетесь! А девки-татарки, а вогулки, а остячки, хе-хе… немятые, только немытые. — Да помыть-то можно, — вставил Александров. Раздался смех. — Послушать тебя — рай в той Сибири, — проскрипел Никита Пан, перекрывая смех. Встал Ермак. Смех утих. — Рая на земле нигде нету, — проговорил Ермак. — А Сибирь-страну я давно хочу изведать. Как вы, атаманы да есаулы, решитесь? Со мной али нет? — Эх, да что там! — вскочил вдруг на середину ковра Черкас Александров, сорвал шапку свою с зеленым верхом, шлепнул ее на красный ковер. — Веди, Ермак Тимофеич! — В огонь и воду — за тобой! — рявкнул Брязга и тоже бросил шапку оземь. — Поглядим, что за страна! — И шапка Матвея Мещеряка оказалась на ковре. — Ну, если Строгановы богаче царя… — и Михайлов Яков бросил свою шапку. — Мы-то как… атаман? — спросил у Кольца Никита Пан, держа свою шапку в руках. — Чего спрашиваешь, коль шапку уже снял? — Эх, в Сибири холодно, а в могиле темно! — И Никита шмякнул шапку об пол. — И я — в Сибирь, — полетела шапка и Брязги в общую кучу. — В Сиби-ирь! Лишь Кольцо Иван сидел в шапке, все так же молча и угрюмо. — В Сибирь! — В Сибирь!!! — В Сибирь!!! — орут сотни казачьих глоток. Казаки, толпясь вокруг целой горы шапок, потрясают голыми саблями, пищалями. А в общую кучу летят все новые шапки. Шум, галдеж, смех, крики… Ермак, сидя на барабане, с улыбкой наблюдает за происходящим. И Заворихин довольно посмеивается. Рядом с ними стоит в шапке Кольцо, все такой же угрюмый. Сквозь толпу пробирается юркий казачок Федька Замора, мнет перед Заворихиным шапку. |