Онлайн книга «Жизнь на грешной земле»
— Нет у нас возвратного пути. Один только — чрез реку. — А если не удержимся? — Псы скулят, а не люди. Если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться? Казачий круг постепенно успокаивался. В разговорах появилось размышление. — Да, как возьмешь эту чертову крепость? Татарьев тьма, доспешны они, сказывают, у них даже пушки есть. — Это уже мое атаманское дело, как взять. Доспехов и у нас прибавилось. А пушки, — Ермак усмехнулся, — пушки татарские вон Кузьмич обещался заговорить. Он умеет. По кругу потек веселый говор. — Только… — возвысил голос Ермак… — Только еще раз объявляю: как повоюем ханский город — бедный люд не забижать. Коли озлобим мы его — не удержаться нам в Сибири. Помните, только тот, кто за Кучума стоит, наши супротивники. — И я — за то, чтоб в Кашлыке зимовать, — вскочил в круг Заворихин. — Только, спрашиваю, что это за жизнь будет? Девок атаман трогать запрещает. И черных людишек трясти не велит. А много ль тогда в Сибири добычи возьмешь? Возник и покатился ропот. — Я к тому, — надрывался Заворихин, — что мурз да князей всяких, что за Кучума стоят, в Сибири немного, а черных — тьма-тьмущая. За Кучума они али нет, а до дюжине шкурок с каждого — и всем по ноздри хватит, и вам, и хозяевам вашим, Строгановым, которые сюда снарядили вас. Ермак хмуро слушает Заворихина. — Я, казаки, — не казак. Но давненько уже сомнения меня берут: че это атаман такой добрый к иноземцам? И откуда друзья тут старые у него? Вогул Игичей вон, к примеру. Не со здешних ли ты мест, Ермак Тимофеич? — Со здешних! — Ермак выдернул саблю, с размаха воткнул ее в землю перед собой. Снова притих круг. — Со здешних я почти мест, казаки. И Строгановы мне давние знакомцы. Знаю, что они за люди, а потому не признаю их хозяевами над собой. Загудел круг, как потревоженный улей. — А кого же признаешь? — с издевкой промолвил Заворихин. — Никого! Мы, казаки, — люди вольные. — Слава Ермаку-у! — взорвался круг. — Слава-а! — полетели в воздух шапки. — Даешь Кашлык! — Веди, атаман! Под эти крики Мелентий стукнул каблуками и, разбрызгивая грязь, пошел в пляс под частую песню. …Было хмурое серое утро. Струги почти вплотную пересекали Иртыш. Еле шевелили веслами, чтоб не шуметь. Ермак стоял под знаменем Спаса на ертуальном струге. Рядом с ним взволнованно вглядывались в приближающийся темный яр Иван Кольцо, Никита Пан, Мещеряк. По кромке яра вихрились быстрые клубы пыли: татарские уланы проносились вдоль обрыва. Толпы пеших ордынцев, остяков, вогулов ждали на горе приближения стругов. За ними, еще выше, белели шатры, высоко развевалось знамя Кучума. Струги все ближе и ближе подплывали к берегу. Неожиданно сизые тучи разорвались. Из-за хмурых облаков выглянуло солнце и, словно живой водой, взбрызнуло казацкую рать, реку, яр. И все мгновенно ожило и заиграло веселыми пестрыми красками: радовали и веселили глаз красные суконные чекмени, кафтаны и алые верхи лихо заломленных казачьих шапок, блеск воинских хоругвей, синеватые переливы кольчуг, золотые молнии пик и серебристые разливы обнаженных мечей. Татары сверху разглядывали казачью дружину. Они видели ее малочисленность и выкрикивали бранные слова. Полетели первые стрелы. На них были привязаны дохлые мыши, баранья требуха. В молчании подплывали казаки к кучумовскому берегу. Стрелы все более частым дождем осыпали струги. Тугими ударами они падали в темную рябь Иртыша, с лязгом били казачьи кольчуги, ломались о щиты. Одного казака ударило стрелой в грудь, и на жупане заалела кровь. Он вырвал стрелу и ладонью прикрыл рану. — Погодь, дай только добраться! — прохрипел он. Лицо его побледнело, борода взмокла от пота, такая была боль. И в этот момент зазвучал призывный голос Ермака. — Бей супостата! Пищальники дали дружный залп по орде. Кузьмич поднес смоляной фитиль к заряду. Почти мгновенно пушка изрыгнула пламя. Струг качнулся. На соседних стругах отозвались другие пушки. Пороховой дым окутал струги. И разом дрогнула земля, с отвесов яра заклубилась пыль, смешавшаяся с пороховым дыбом. Выставив впереди себя огромные, в человеческий рост луки, татары беспрестанно посылали тысячи стрел. Струги напоминали сейчас огромных ежей. И вновь раздался с них пушечный и пищальный залп. Гребцы еще раз взмахнули веслами, и струги уперлись в берег. Без раздумья казаки прыгали в мелкую воду и выбегали на узенькую ленточку плоского побережья, над которой возвышалась неприступно укрепленная крепость. А в донском селении Алена и Мария гадали на зеркалах. …И вдруг в одном из зеркал явственно обозначился всадник в шлеме и в панцире. С криком схватила Алена зеркало, но изображение исчезло. — Ермолай! Он живой! — убеждала Алена Марию. — Я его видела, он жив! — И я видела, — успокоила ее Мария. — Чего ему сделается… Ермак, точно в таком же одеянии, как привиделось Алене, показывает атаманам на завал, из-за которого летят стрелы. Мимо Ермака казаки тащат пушки, снятые со стругов. — Эх, живьем бы взять Кучумку, и делу конец! — горячо сказал Александров. — Хорошо бы так-то, — усмехнулся Ермак. — Да не дурак он, чтоб в руки нам даться. Вишь какую засеку устроил! …В первый день, видимо, татары приглядывались к русским. Кучум ждал благоприятного расположения звезд для начала битвы. …Ермак разведывал местность, пытаясь найти уязвимые места в обороне татар. У костра под хоругвью на подостланной шкуре сидел Ермак. Яков Михайлов сидел перед ним на чурбане. Другие атаманы, со следами битвы на лице, в кольчугах, расположились прямо на земле. Здесь же сидел и Игичей. Ермак говорил: — Пушки я укажу, где поставить. Главное — выманить татар из-под засеки, на прибрежный пятачок. Они сами знаете, лучной стрельбой да конным напуском сильны. Им простор нужен. А где их конница на том пятачке развернется? Значит, грудь в грудь! А прямого ближнего боя они не любят. Потому и погромить их нам счас сподручнее в ближнем бою. В общем, так… Ты, Кольцо, схоронишься со своими казаками справа за мысочком. Ты, Никита, затаишься в лесу слева. Я с остальными пойду прямо на засеку. Потом сделаю вид, что отступаю к стругам. Тогда вы ударите с двух сторон, и порубим их в пень. Знак вам — труба. |