Книга Раздвоение чувств, страница 28 – Натали Митчелл

О Дэвиде я запрещала себе даже вспоминать, но стоило на улице появиться высокому черноволосому парню, как мое сердце падало в холод, и подкашивались колени. Однако самого Дэвида я так ни разу и не встретила. К счастью, конечно, иначе я могла бы и не удержаться на том уровне достоинства, который мне хотелось сохранить. Он ведь должен был думать, что я не испытываю к нему ничего, кроме презрения.

Но Дэвид снился мне каждую ночь. И темные глаза его улыбались, как в ту нашу единственную ночь. И тело мое во сне раскрывалось ему навстречу с тем же нетерпением. И снова все было так, как мне и не мечталось еще накануне. Мы снова твердили друг другу, что счастливы. И этим утром, и следующим, и через десяток лет. Мы должны были быть так счастливы…

Почти всегда я просыпалась в слезах, которых сама стыдилась, и долго лежала в постели, вживаясь в ту реальность, от которой отвыкала за ночь. В реальность, в которой не было счастья, не было любви, не было Дэвида. А были только притворство, ложь, ненависть, жадность… Зачем я возвращалась сюда снова и снова? Пока я не находила ответа. Но, проснувшись окончательно, опять запрещала себе думать о нем.

Для этого необходимо было постоянно забивать свою голову чем-то другим, хоть старыми стихами, хоть детским считалочками, если ничего поумнее не приходило на ум. А я совсем отупела за это время, потому что Дэвид просто высасывал мои мысли, и все заполнял собой.

Новости я не слушала, и не знала: начала ли Джун действовать. Она могла решить выждать, но могла и все провернуть быстро, пока Том не пришел в себя и не стал охотиться за ней. Впрочем, что с ними будет, мало волновало меня.

Порой мне даже казалось, что это было не со мной. Что я просто вспоминаю какой-то триллер с ярко выписанной любовной линией, который посмотрела несколько лет назад. Оттого воспоминания так смутны, а лица словно подернулись дымкой. Кроме одного лица…

Последний вечер в Гринтауне я решила отметить в ресторане отеля. Вечернее платье у меня было только одно, отец подарил мне его на восемнадцатилетие, но здесь меня в нем никто не видел, и я смело могла появиться в своем единственном наряде. Честно говоря, я не часто носила платья, и опасалась, что буду выглядеть в нем нелепо. Но нельзя же было прийти в хороший ресторан в старых джинсах!

Спустившись вниз часов в девять, я попросила метрдотеля:

— Столик на одного, пожалуйста.

Пожилой метрдотель с загорелым, живым лицом («Тертый тип!» — почему-то подумалось мне) отвесил легкий поклон и повел меня через зал. Мне казалось, что я держусь довольно неуклюже, от непривычки носить платье и ходить на каблуках. И собрала в кулак всю волю, что преодолеть этот бесконечный путь до своего столика.

А там уже съежилась (только внутренне, спину я продолжала держать!) и затихла, уткнувшись в меню. От волнения мне нисколько не хотелось есть, но необходимо было выбрать что-то, раз уж я сюда явилась. И выпить вина, чтобы перестали трястись поджилки.

Только сейчас мне со всей ясностью открылось, до чего же я одинока: во всем городе не нашлось ни одного человека, который согласился бы разделить со мной этот последний ужин. Я не сумела ни с кем подружиться, меня никто не смог полюбить. Из родных у меня больше не было даже мачехи… Хотя видеть напротив себя Джун мне бы сейчас и не хотелось.

Я заказала целую бутылку красного вина, хотя сомневалась, что могу столько выпить, тем более, в одиночку, и какое-то мясное блюдо со сложным французским названием. Отец владел этим языком почти свободно, по крайней мере, во французских ресторанах объяснялся с официантами без труда. И все собирался заняться языком со мной, но так и не успел. И еще он обещал мне найти лучшего парня в Америке…

Вино оказалось очень вкусным, оно явно стоило тех денег, которые за него запрашивали. От одного глотка у меня приятно заволновалась кровь, но это был уже не стыд и не неловкость, а легкое возбуждение, какое испытываешь перед выступлением на сцене, когда точно знаешь, что зрители любят тебя и ждут. Я знала это состояние только со слов отца, который иногда встречался с читателями, которые только что на руках его не носили.

Я успела сделать только пару глотков, когда за спиной раздался голос, от звука которого у меня едва не выпал стеклянный бокал.

— Это получше пива, правда? Красивая, нарядная, богатая девушка пьет хорошее красное вино. Ее жизнь похожа на сказку…

Удержавшись от резкого движения, я медленно повернула голову и посмотрела Дэвиду в лицо. Все еще любимое лицо… Меня поразило, что он был небрит, и выглядел каким-то больным. Глаза казались воспаленными. Одет он был не в смокинг, как все остальные, а в обычный, серый костюм, и поэтому я спросила, стараясь не выдать того, как заколотилось сердце:

— Как тебя пустили сюда?

Он двусмысленно отозвался:

— Всем нужны деньги.

— Ты сунул метрдотелю пару долларов?

— Ты слишком дешево ценишь его услуги.

— Я плохо разбираюсь в финансовых махинациях, — сказала я. — Это ты в этом дока.

Дэвид поморщился:

— Не преувеличивай. Я могу присесть?

— Это столик на одного, если ты не заметил. Я не нуждаюсь ни в чьем обществе.

— Эшли, нам надо поговорить.

— О чем? Неужели ты думаешь, что-то осталось неясным для меня?

— И все же я хотел бы…

Перегнувшись через столик, я поманила официанта, совсем юного, но крепкого мальчика с круглым, веснушчатым лицом. Я с опаской подумала: «Еще один простой парень из Техаса».

— Слушаю, мисс? — подскочил он.

— Пожалуйста, проводите джентльмена, — попросила я подчеркнуто вежливо.

У Дэвида дернулось лицо:

— Не надо, Эшли, прошу тебя.

— Прощай, Дэвид. Больше мы не увидимся.

Я не смотрела, как он уходит. Сжавшись, я слушала, как все внутри меня вопит от горя: «Он уходит навсегда! Я никогда его больше не увижу!» У меня даже не хватило сил улыбнуться официанту, который подлил мне вина. Мне больше не хотелось вина…

Я повторяла себе вновь и вновь, что он обманул меня, что он только притворялся влюбленным, что он пытался меня обокрасть. И все это было правдой, только ничего не значило в те минуты, когда Дэвид уходил из моей жизни. Теперь уже наверняка, потому что утром я покидала Гринтаун. И он не знал, куда я поеду.

«Почему он пришел? — трепетала во мне какая-то жилка, в которой еще теплилась последняя надежда. — Может быть, не все было ложью?»

Я удивлялась самой себе: неужели я способна простить его? Неужели такое можно простить? Разве можно поверить человеку, обманувшему в самом главном?

Но я не знала не только ответов на эти вопросы, я не знала главного: хочет ли Дэвид, чтобы я простила его? Или он приходил совсем с другой целью? Мало ли о чем ему хотелось поговорить? Может быть, они с Томом хотят выследить Джун, и он хотел выведать, не известно ли мне что-нибудь о ее планах?