Онлайн книга «Дом, куда мужчинам вход воспрещен»
|
– Я бы хотела быть Жан-Пьером в следующей жизни, – добавляет Симона. – Придется сначала подправить твою карму, – шепчет Розали. – Кстати, о карме. Вы слышали по радио про оползни в ста пятидесяти километрах от Нью-Дели? – Не волнуйся, цыпа моя, Карла не в тех краях. – Vita di merda! [22] – А! Вот и ты, Джу. Очень вовремя, раковина засорилась, только ты способна мне помочь. – Porca miseria! [23] Почти ничего не продала, а когда уезжала, проколола шину. Морис, тот, что супницами торгует в соседней лавке, меня выручил. – Выпей сперва чаю, – предлагает Розали, – расслабься. – А глоточка красненького не найдется? – Еще слишком рано для вина. Положить тебе ложечку меда? – Эйнштейн сказал, что, если исчезнут с лица земли пчелы, человеку останется жить всего четыре года. – Четыре года! Надо ловить каждое мгновение! Жюльетта снимает их на камеру мобильным телефоном. – Что бы ты сделала, Розали, если бы знала, что тебе осталось жить четыре года или даже меньше? – Научилась бы управлять самолетом. – А ты, Джузеппина? – Vendetta! Я, похоже, что-то пропустила, надо попросить Розали, пусть мне расскажет. Они сидят с чашками в руках среди подушек, кто на пуфе, кто на диванчике. Сверху доносятся крики «браво!». Розали поднимает глаза к потолку: – Меня тревожит, что она сидит там взаперти. – Ну она выходит иногда на террасу, смотрит на небо. – Она ни с кем не разговаривает. – Разговаривает с бамбуками… и с нами. – Мне больно за нее. – Почему? – Не знаю… Из-за ее уязвимости? Королева на закате царствования! Розали поворачивается к Жюльетте: – Когда ты увиделась с ней в первый раз, она выдала тебе свой коронный номер «тысяча мужчин… тысяча искр»? – Ага, поила меня грушевым нектаром. И рассказывала истории. – Только это ей и осталось – крутить одну и ту же пластинку, вспоминая былую славу. – Раньше каждый ее выход был тщательно срежиссирован, она просто чудеса творила. Мужчины изнывали в ожидании, лишь бы она подарила им эти редкие минуты. – Теперь она строит из себя гранд-даму со своими правилами и диктаторскими замашками, но все дело в том, что она боится стареть. Не может смириться с дряхлением тела, которое всегда было ее верным союзником и главным козырем. Не хочет, чтобы ее разоблачили, вот и прячется. – До такой степени не хочет, что наглухо закрыла дом для всех мужчин? – спрашивает Жюльетта. – Она не желает с ними встречаться, потому что не может больше пленять, и отказывается видеть, как женщины переживают то, чего она пережить уже не может. – Она еще хороша собой. – В тот день, когда докторша сообщила ей, что у нее поли… ревмато… артрит… – Ревматоидный полиартрит. – Вот-вот. Она вышла из кабинета, зашла в кафе выпить кофе и приняла решение: отныне ее любовники будут лишь воспоминаниями. – И больше не выходит из своей квартиры? – Мало-помалу суставы утратили гибкость, ноги уже не слушались, как прежде, пальцы скрючило, а потом все стало болеть. Переезжать она не хочет. Предпочитает жить в облаках со своими бамбуками. И лучше не будет. Надо ей помочь. Я еще зайду к ней. Все молчат. Розали подливает чаю, приносит миндаль и финики. – Нам все-таки очень повезло, что мы живем здесь все вместе. – А как называется этот дом? – спрашивает Жюльетта. – Как называется? – Ну да. Дают же имена домам у моря: «Ласточка», «Беззаботный», «Самсара»… – Мы об этом думали. Они действительно проводили целые воскресенья над словарями, обмениваясь словечками из юности и названиями любимых романов. Но так ничего и не придумали. – В конце концов, это ведь дом Королевы, – говорит Жюльетта. – «Звезда балета»… «Небесная королева»… – «Челестина»… «Каза Челестина» [24], – решается Джузеппина. – Небеса означают блаженство. «Челестина» – мне нравится, – кивает Розали. – Симона… «Каза Челестина»? – Si. – Жюльетта? – Я за. – Джу? – А как же! Это ведь я придумала. Почти. – Принято единогласно. – Слушайте, небожительницы, лестницу не мешало бы подновить. Нам нужен маляр, – говорит Розали. – МАЛЯРША! – поправляет Джузеппина. – Мсье Бартелеми остановил меня на днях на улице, чтобы поведать, что электричка – вовсе не женский род от электрика, а слово аптекарь женского рода вообще не имеет. Аптекарша – это жена аптекаря, добавил он, очень довольный наглядным примером. Я не стала ему говорить, что в «Ларусс» уже десять лет как внесли изменения. – Так кто знает женщину-маляра? – Или хотя бы пенсионера? – Почему пенсионера? Зачем непременно старик? – протестует Жюльетта. Молодой и красивый, явится в спецовке и майке, от него будет пахнуть краской, но еще и мужчиной будет пахнуть, он предложит мне выбрать цвет и выкрасит мой этаж в три слоя. – Довольно, Жюльетта! Ты тоже поставишь крест, когда поймешь. А пока, если хочешь здесь остаться, изволь соблюдать правила. – Ладно, Королеву я понимаю, но вы… почему вы живете в доме, куда мужчинам вход воспрещен? – А ты бы поселилась в кондитерской, если бы сидела на диете? – Так это диета? – хмыкает Жюльетта. – Мы не поставили крест на любви. – Любовь, настоящая любовь – это прекрасно. – Мы поставили крест на безумной надежде ее пережить. – На русских горках. – На полигамии. – На мечте соединить Северный полюс с Южным. – Мы не хотим каждый день по тысяче раз склеивать осколки. – Не хотим свихнуться, обнаружив, что он – не тот, кем прикидывался. – Не хотим ни в ком растворяться, лезть вон из кожи и подрезать себе крылья кому-то в угоду. |