Книга Мочалкин блюз, страница 29 – Акулина Парфенова

В его глазах я обладаю как минимум двумя плюсами. Лобстер и чистый унитаз. Но как с остальным? Каким еще высоким требованиям нужно соответствовать, чтобы растопить это ледяное сердце?

И тут я почувствовала зверское, сводящее с ума желание немедленно его увидеть или хотя бы услышать его голос. Яростным усилием воли я заставила себя убрать в сумку его визитку. Запах сандалового дерева выветрился, и визитка пахла так, как все в моей сумке. «Пачули» от Etro.

С какой стати он выберет меня? Есть ли хоть одна к этому причина?

Я вспомнила слова Глеба.

– Причина есть, и она решает все – вы, Янушкевич, его хотите.

Но именно теперь я могла все испортить, оттолкнуть его чересчур явным проявлением своей заинтересованности.

Молчи, скрывайся и таи все чувства и мечты свои.

Я не сомневалась, что увижу его снова.

До его возвращения из Бразилии оставалась уйма времени, и я была уверена, что смогу придумать какой-нибудь потрясающий план по завоеванию Глеба Гостева.

С этими мыслями я включила «Завтрак у Тиффани».

Утром небо было серым, дул тревожный ветер. В такие дни сердце, что называется, мчится вдаль, приходят в голову мысли о быстротечности жизни и хочется петь героические песни. У меня не было намечено ничего конкретного на этот день. Единственной моей заботой было экипироваться к походу в Мариинский театр. Я взяла себе самый дорогой билет в царскую ложу, он был последним в кассе. Да и понятно, Ульяна Лопаткина танцевала «Лебединое», билетов, естественно, не было.

Я отыскала книгу про Одри Хепбёрн и стала прикидывать, какая из ее причесок подошла бы мне. Платье шестьдесят первого года, значит, Одри было тридцать лет. Так же как мне. Я проверила, в тридцать лет Одри носила длинные волосы, прическу типа ракушки и челку. Я задумалась, не пойти ли мне сделать челку. Однако уверенности в том, что она меня украсит, не было. Я пошла на кухню приготовить себе кофе с молоком, когда мне позвонили в дверь. Было двенадцать часов, и я никого не ждала.

Филонова в роскошном пеньюаре попросила у меня пару яиц.

– Мой новый привык с утреца яичничку кушать, – сообщила она мне, – а я об этом не знала.

Я позвала ее на кухню.

В открытую дверь спальни она увидела подаренное Глебом платье.

– Боженька мой, что это у тебя? – Филонова застыла как вкопанная.

Я вкратце объяснила ей что и как.

– Жди меня здесь! – прокричала она и, забыв про яйца, умчалась к себе.

Вернулась с собольим палантином. Не новым, но вполне носибельным.

– Вот, сходишь в театрик как белая женщинка.

– Слушай, как ты думаешь, мне челка пойдет?

– Давай так, – сказала Филонова, – я вернусь часа в четыре и сделаю тебе причесочку.

Оставшись одна, я поняла, что обуть мне нечего. Меня могли спасти только Lagerfeld’ы, но они, судя по всему, были у дурацкого Глеба Гостева. Звонить или не звонить, вот в чем вопрос.

В конце концов, это мои туфли.

Я достала карточку и набрала номер.

– Я хочу назад свои туфли, – объявила я, когда он взял трубку.

– Куда-то идете?

– На Лопаткину.

– Одна?

– Ну одна – и что такого?

– Да ничего, просто я тоже иду на Лопаткину, и тоже один. Дашка наотрез отказалась.

– Так что же насчет туфель?

– Давайте так. Вы обуете свои замечательные кеды, мы встретимся перед входом, и вы переобуетесь в машине. Идет?

– Вообще-то, в театр я езжу на такси.

– Переобуетесь в моей машине.

Мне оставалось покориться.

Некоторое время я сидела на кровати и тупо икала.

Вот услышала его голос.

Хорошо бы, в театре наши места были подальше друг от друга, а антракт можно пересидеть в туалете.

Может, надеть что-нибудь другое?

Ну уж нет. Ни за что не пропущу свой триумф.

Тогда придется покупать новые колготки. Ношеные надевать нельзя.

Я дорулила до торгового центра на набережной. Купила колготки, всякой еды, лак для волос, сотейник, ортопедическую подушку, двадцать свечей, вантуз, ушные палочки. Посмотрела в багажник на все купленное и поняла, что мне надо успокоиться. А успокоившись, поехала в магазин Ives Delorme и купила там мужской купальный халат и домашние тапки сорок шестого размера. Когда получила назад от кассира свою кредитку, поняла, что потратила деньги напрасно. Он ненавидит антикварные кровати, а у него дома – Даша. Так что ни при каком раскладе ничего не получится. Тогда я задала себе вопрос, а где в нашем районе можно купить кровать. Из мебельных мне знаком только IKEA, мы с Филоновой были там на экскурсии, но в такую даль мне не успеть.

В чувства меня привел звонок Филоновой, которая осведомлялась, где, черт подери, я бегаю, она битый час безрезультатно трезвонит в мою дверь. За сотейниками и вантузами я таинственным образом провела три с лишним часа.

Вернувшись домой, ткнула пальцем в фотографию Одри, и Филонова принялась за дело.

– Слушай, Янушкевич, как ты считаешь, я похудела? – спросила она.

– Повихляйся. Да, похудела. Бледная только очень, губы бескровные.

– Да, желудочек побаливает, но какой результатик!

– На диете сидишь?

– Ну да.

– И что за диета?

– Делаешь домашний яблочный уксус, рецепт в Интернете есть.

– И что?

– Ну и пьешь его перед завтраком, перед обедом и перед ужином. Аппетитушку как ручкой сняло.

– И давно ты так?

– Месяцок.

– А посоветовал кто?

– Андрюшкина бывшая. Она мне и уксус дала.

– Тогда понятно.

– Что тебе понятно?

– Извести тебя она хочет, до ужасной болезни довести.

– Какой болезни?

– Язва называется.

Филонова – девушка чрезвычайно мнительная. Как ей самой в голову не пришло, что от уксуса можно заболеть, меня удивило.

– Янушкевич, запиши меня к своему докторишечке, будь человечком.

– Телефон передай.

Мне было неловко звонить Остину, но дело важное: помрет Филонова от своей диеты – кто одолжит мне в другой раз соболий палантин? Никто.

Остин ответил далеко не сразу. «Ну, отлично, – подумала я. – Неужели они с Сологуб поладили?»

– Как тебе Сологуб?

– Много курит и кидает пальцы.

– Не впечатлила?