Онлайн книга «Голубой Маврикий»
|
– А ты где? – В Вене. Но это ничего, я быстро. На самом деле Катя днем слушала радио, и по какой-то программе Стиви Вандер пел на английском нежно и сладко: «I just called – to say – I love you». Песня весьма почтенного возраста, но она впервые вслушалась в слова, и ей захотелось тоже позвонить. Сначала она огорчилась, что Филипп не ответил, но вспомнила, что он вчера должен был куда-то на пару дней уехать, и лишь вздохнула. И вот к чему это привело теперь. Собрать вещи удалось за мгновение, тут же вызвал Олега, благо тот никуда не ушел из номера, полагая, что они через час пойдут куда-нибудь поедать очередной венский шницель, запивая бокалом венского пива. Партнеры тоже оказались в зоне досягаемости, и он быстро объяснил им, что, поскольку все вопросы согласованы, бумагу завтра утром подпишет Арнаутов, а ему надо срочно в Москву. «Форс-мажор», понимаете. В Москве было уже восемь вечера, когда Филипп вылетел в Россию, чтобы успеть до полуночи примчаться к Кате. Наутро Олег Арнаутов объяснил все партнерам одним словом – любовь. Партнеры понимающе закивали головами. Правда, ехидный Беат Трауб предложил в следующий раз брать эту самую «любовь» с собой, так будет, мол, гораздо дешевле и удобней. Но протокол при этом подписали, оставив в одном месте пробел для подписи Филиппа. Однажды в субботу днем Катя забрела на традиционный московский блошиный рынок, который проходил на Тишинском рынке. Она рассматривала старые этюды, пытаясь распознать, к какому времени они относятся, не говоря уже о фамилиях живописцев. Рядом с ней стояла с увеличительной лупой в руке ухоженная дама уже серьезного возраста и также внимательно вглядывалась то в один, то в другой квадратик. Иным словом назвать этюды было нельзя – они меньше того, что называют словом картина, но и, конечно, это не миниатюра. Так что – квадратик. Наконец она обратила внимание на соседку, глянула не нее, пытаясь вспомнить, где они виделись, и поздоровалась. Катя улыбнулась в ответ и тоже поздоровалась. Все шло по правилам хорошего тона – первой здоровается старшая по возрасту. – Мы где-то встречались? – поинтересовалась старшая дама. – Не уверена, хотя в Москве все возможно. Меня зовут Катя Дождикова, – представилась модель. – Екатерина Савельевна Красавина, – представилась в ответ ценительница картин. – Вы коллекционируете живопись? – В какой-то степени да. – Тогда нам стоит укрепить знакомство и выпить по этому поводу по чашке капуччино, – предложила Красавина. Естественно, что кофейная церемония продолжалась гораздо дольше, чем занимает само поглощение напитка. Красавина вручила новой юной знакомой свою визитку и предложила приехать к ним «запросто», вместе со своим молодым человеком. «У нас есть, что посмотреть… Да хотя бы завтра вечером наведайтесь…» «Полагаю, что англичане и французы каким-либо образом договорятся о своем влиянии и управлении островом, а никого другого сюда не пустят. Россия может, тем не менее, строить свои торговые отношения с Маврикием и получать отсюда различные товары. Российский флот может сюда заходить для пополнения провианта и воды, а командиры военных кораблей могут рассматривать только возможность укрытия в его гаванях в чрезвычайной ситуации, когда не видят иного способа спасения… Если моя дальнейшая жизнь сложится благополучно, я хотел бы, чтобы мои наследники посетили эту землю обетованную, и, надеюсь, они разделят мои чувства.» В квартире на Скатертном хозяева и гости расположились за журнальным столиком. Беседа была оживленная, все неплохо шутили. Слово за слово, и Филипп обмолвился, что прошлой осенью он побывал на Маврикии и теперь мечтает, что когда-нибудь снова соберется на остров. – Вы там отдыхали с компанией друзей? Через турфирму? – поинтересовался Львович. – Не совсем отдыхали, скорее, искали приключения. К счастью, удачно. – Вы видели марку «Голубой Маврикий»? Я когда-то увлекался филателией и мечтал о ней, – вполне искренне признался Красавин. – Видел. И голубой Маврикий, и оранжевый. А голубой даже в руках держал, – бесхитростно признался Филипп. И Львович вдруг понял, что в гостях у него сидит тот самый «Филя», который нашел ту самую марку. Жизнь выкинула такой фортель, который невозможно придумать – Красавин считал еще не так давно этого «всезнайку» своим личным врагом, который ограбил его, а вот он тут и пьет кофе в его доме, а марка лежит где-то в сейфе швейцарского банка, и теперь ее уже никто не увидит. Но Львович умел держать удар судьбы и даже улыбаться. В гостиничном номере в Амстердаме Игнат и Филипп готовили Василия к предстоящей церемонии. Жених – в белой парадной форме офицера российского флота. Пуговицы были надраены до ослепительного блеска, прическа соответствовала, с одной стороны, уставу, а с другой – была достаточно «творческой». Игнат пришел к другу в номер не с пустыми руками, он принес из своего номера впечатляющий коричневый, свиной кожи саквояж, с которым прибыл накануне. Оттуда, дождавшись решающего момента, торжествующе достал… кортик. Настоящий офицерский кортик в ножнах, на портупее со львами, с якорями на темляке, с ручкой настоящей слоновой кости. – Ты как кортик-то провез? – не скрывал своего удивления Василий. – Сказал, что лечу на гастроли оперной труппы Большого театра и буду петь партию Пинкертона в «Мадам Баттерфляй». – Неужели поверили? А если бы попросили спеть? – Спел бы. Я в школьном хоре знаешь как пел… Громче всех. На самом деле в аэропорту Домодедово, где-то внизу, куда пассажиров не пускают, где через огромный сканер пропускали все чемоданы, дежурный нажал кнопку «стоп», увидев в чемодане большой нож. И тут же голос диктора возвестил на весь аэропорт: «Господина Коршикова просят подойти стойке досмотра личного багажа у паспортного контроля». Там его встретили и повели через дверь «служебный вход» по лестнице вниз, туда, где транспортером перемещался багаж всевозможных рейсов, проходя через огромный сканер. В стороне стоял чемодан Игната. Дежурный таможенник вместе с милиционером поинтересовались: ваш? – Мой, – согласился Игнат. – Это у вас там такой большой нож лежит? – Ножи, дорогие мои, на кухне бывают, а это – офицерский морской кортик, – красиво, со значением, почти баритоном произнес Игнат. – Правда, для меня это – реквизит. Я лечу петь партию Пинкертона в опере «Чио-Чио-сан». Он приносит мне удачу. Я всегда надеваю его перед выходом на сцену. Так сказать, примета. Без него ария не пойдет… – Ну ладно, а то все-таки такой редкий предмет появился на экране… Почти антиквариат… Успехов вам. На том и расстались. И вот теперь Игнат ловко прикрепил кортик к парадному, с золотой нитью офицерскому поясу друга. – Совсем другой вид… – пробормотал сраженный красотой друга Филипп, который крутил в руках солидную, одной из последних моделей черную «Лейку» Василия, доверенную ему на этот день. |