Онлайн книга «Лекарство от меланхолии (сборник)»
|
Жена тронула его за рукав. – Если уж не хочешь на веранду, давай устроимся поудобнее. Они вытащили на середину лужайки две плетеные качалки и тихо сидели и смотрели, как в темноте появляются всё новые звезды, точно блестящие крупинки соли, рассыпанные по всему небу, от горизонта до горизонта. – Мы будто в праздник фейерверка ждем, – после долгого молчания сказала жена. – Только нынче народу больше… – Я вот думаю: в эту самую минуту миллионы людей смотрят на небо, разинув рот. Они ждали и, казалось, всем телом ощущали вращение Земли. – Который час? – Без одиннадцати минут восемь. – И никогда ты не ошибешься! Видно, у тебя в голове устроены часы. – Нынче я не могу ошибиться. Я тебе точно скажу, когда им останется одна секунда до взлета. Смотри: сигнал! Осталось десять минут. На западном небосклоне распустились четыре алых огненных цветка; подхваченные ветром, они поплыли, мерцая, над пустыней, беззвучно канули вниз и угасли. Стало темнее прежнего, муж и жена выпрямились в качалках и застыли. Немного погодя он сказал: – Восемь минут. Молчание. – Семь минут. Молчание – на этот раз оно словно тянется много дольше. – Шесть… Жена откинулась в качалке, пристально смотрит на звезды – на те, что прямо над головой. – Зачем это все? – бормочет она и закрывает глаза. – Зачем ракеты и этот вечер? Зачем? Если бы знать… Он смотрит ей в лицо, бледное, словно припудренное отсветом Млечного Пути. Он уже хотел ответить, но передумал – пусть она договорит. И жена продолжает: – Может быть, это как в старину, когда люди спрашивали: зачем подниматься на Эверест? А им отвечали: затем, что он существует. Никогда я этого не понимала. По-моему, это не ответ. «Пять минут, – подумал он. – Время идет… тикают часы на руке… колесо в колесе… колесом поменьше движет… колесом побольше движет… высоко в небесах… четыре минуты! Люди уже устроились поудобнее в ракете, все на местах, светится приборная доска…» Губы его дрогнули. – Я знаю одно: это – конец начальной поры. Каменный век, бронзовый век, железный век – теперь мы всему этому найдем одно общее имя: век, когда мы ходили по земле и утром спозаранку слушали птиц и чуть не плакали от зависти. Может быть, мы назовем это время – земной век, или век земного притяжения. Миллионы лет мы старались побороть земное притяжение. Когда мы были амебами и рыбами, мы силились выйти из вод океана, да так, чтобы нас не раздавила собственная тяжесть. Очутившись на берегу, мы всячески старались распрямиться и чтобы сила тяжести не переломила наше новое изобретение – позвоночник. Мы учились ходить, не спотыкаясь, и бегать, не падая. Миллионы лет притяжение удерживало нас дома, а ветер и облака, кузнечики и мотыльки насмехались над нами. Вот что сегодня главное: пришел конец нашему старинному спутнику – притяжению, век притяжения миновал безвозвратно. Не знаю, что там будут считать началом новой эпохи – может, персов, они мечтали о ковре-самолете, а может, китайцев – они, когда праздновали день рождения или Новый год, запускали в небо фейерверки и воздушных змеев; а может быть, счет начнется через час, неведомо в какую минуту или секунду. Но сейчас кончается эра долгих и тяжких усилий, миллионы лет – они нелегко дались нам, людям, и как-никак делают нам честь. Три минуты… две минуты пятьдесят девять секунд… две минуты пятьдесят восемь секунд… – И все равно, – сказала жена, – я не знаю, зачем все это. «Две минуты», – подумал он. «Готовы? Готовы? Готовы?» – окликает по радио далекий голос. «Готовы! Готовы! Готовы!» – чуть слышно доносится быстрый ответ из гудящей ракеты. «Проверка! Проверка! Проверка!» «Сегодня! – думал он. – Если не выйдет с этим первым кораблем, мы пошлем другой, третий. Мы доберемся до всех планет, а там и до звезд. Мы не остановимся, и наконец громкие слова – бессмертие, вечность – обретут смысл. Громкие слова – да, но нам того и надо. Непрерывности. С тех пор как мы научились говорить, мы спрашивали об одном: в чем смысл жизни? Все другие вопросы нелепы, когда смерть стоит за плечами. Но дайте нам обжить десять тысяч миров, что обращаются вокруг десяти тысяч незнакомых солнц, и уже незачем будет спрашивать. Человеку не будет пределов, как нет пределов Вселенной. Человек будет вечен, как Вселенная. Отдельные люди будут умирать, как умирали всегда, но история наша протянется в невообразимую даль будущего, мы будем знать, что выживем во все грядущие времена, – и станем спокойными и уверенными, а это и есть ответ на тот извечный вопрос. Нам дарована жизнь, и уж, по меньшей мере, мы должны хранить этот дар и передавать потомкам – до бесконечности. Ради этого стоит потрудиться!» Чуть поскрипывали плетеные качалки, с шорохом задевая траву. Одна минута. – Одна минута, – сказал он вслух. – Ох! – Жена порывисто схватила его за руку. – Только бы наш Боб… – Все будет хорошо! – Господи, помоги им… Тридцать секунд. – Теперь смотри. Пятнадцать, десять, пять… – Смотри! Четыре, три, две, одна. – Вот она! Вот! Оба вскрикнули. Вскочили. Опрокинутые качалки свалились наземь. Шатаясь, не видя, муж и жена, как слепые, пошарили в воздухе, схватились за руки, стиснули пальцы. В небе разгоралось зарево, еще десять секунд – и взмыла огромная яркая комета, затмила собою звезды, прочертила огненный след и затерялась среди головокружительных россыпей Млечного Пути. Муж и жена ухватились друг за друга, словно под ногами у них разверзлась непостижимая, непроглядно-черная, бездонная пропасть. Они смотрели вверх, и плакали, и слышали только собственные рыдания. Прошло немало времени, пока они наконец сумели заговорить. – Она улетела, улетела, правда? – Да… – И все благополучно, правда? – Да… да… – Она ведь не упала? – Нет, нет, она цела и невредима. Боб цел и невредим, все благополучно. Они наконец разняли руки. Он провел ладонью по лицу, посмотрел на свои мокрые пальцы. – Черт меня побери, – сказал он. – Черт меня побери. Они смотрели еще пять минут, потом еще десять, пока темную глубину зрачков и мозга не стали больно жечь миллионы крупинок огненной соли. Пришлось закрыть глаза. – Что ж, – сказала она, – пойдем в дом. Он не двинулся с места. Только рука сама собой протянулась и нащупала рычаг косилки. И, заметив, что держит рычаг, он сказал: – Осталось еще немножко скосить… – Так ведь ничего не видно. – Увижу, – сказал он. – Надо же мне кончить. А после, перед самым сном, посидим немного на веранде. |