Книга Когда сорваны маски, страница 20 – Матс Ульссон

– Я видел, как двое байкеров въехали на ее территорию. Может, это все моя мнительность, но мне кажется, с ней тоже не все чисто.

Тут Берглунд еще раз предложил мне кофе, и я опять отказался.

– А что у вас за каналы? – спросил я. – Кто-то в муниципалитете?

– Этого я не говорил, – улыбнулся Берглунд.

Я улыбнулся тоже.

Некоторое время мы сидели молча.

Мне казалось, бывший редактор размышляет о том, до какой степени мне стоит доверять.

– Отсюда видно корабли? – наконец спросил я.

– В заливе, вы имеете в виду?

– Да.

– Видно с балкона.

– Когда-то вы публиковали списки всех судов, что входили в залив. Живи я здесь, целыми днями стоял бы на балконе с биноклем. Говорят, в Англии есть люди, которые специально сидят на вокзалах и записывают все поезда, что приходят и отправляются. А я бы отслеживал корабли.

* * *

Вот уже два года, как они зарегистрировались в Монако.

Они и раньше время от времени жили за границей, но потом возникла необходимость официальной регистрации в другой стране. Монако подходило идеально.

Это чрезвычайно выгодно в финансовом плане, как объяснял ее муж.

Она ничего не имела против, пока за ними сохранялась квартира в Стокгольме.

Прошлым летом он обзавелся личной охраной.

Кочка, похоже, неважно себя чувствовал в последнее время. Он носил солнечные очки даже в ненастную погоду и при встрече никогда не поднимал на нее глаз.

Все пытался спрятать от нее красный шрам, который шел через его левую щеку почти до выбритого виска. Она догадывалась, где и при каких обстоятельствах он его получил. Но никогда не спрашивала его об этом, это ее совершенно не интересовало.

А вот Лади ей нравился. Этот одевался просто и со вкусом: обычные брюки, иногда классические джинсы, куртка из тонкой кожи или пиджак. Он уважал хозяйку и всегда называл ее «миссис».

Собственно, его имя было Владимир, но все называли его Лади. Большой и сильный, в свое время он, наверное, немало времени потратил на тренировки. Иногда его взгляд темнел, и тогда он выглядел действительно угрожающе.

К напарнику Лади она, напротив, не испытывала никакой симпатии. Похоже, этот был из тех, кто устраивает беспорядки во время футбольных матчей. Тело его покрывали загадочные татуировки, а любимой одеждой оставался блестящий спортивный костюм. На шее он носил странный амулет, первое время напоминавший ей какой-то нацистский символ. Она искала в Интернете, но ничего не нашла. Возможно, это была эмблема какой-нибудь рок-группы, не более. В свободное от работы, то есть от того, что у него называлось работой, время он смотрел футбол по телевизору, не делая различия между командами и лигами.

Вообще-то, он был Фредрик, то есть Фредде или Фредди, но его прозвали Кочкой за невысокий рост и плотное телосложение.

Иностранец Лади разговаривал по-шведски лучше его.

С Лади или ее мужем Кочка был угрюм и покладист, а с ней наедине строил глазки и будто раздевал ее взглядом.

Когда она загорала в бикини, Кочка забывал про свой футбол. Она чувствовала на себе его взгляд.

Но когда она призналась мужу, что Кочка ей неприятен, тот только пожал плечами:

– Трудно сегодня в Швеции нанять стоящего человека… И потом, зачем тебе лежать на солнце в чем мать родила?

А однажды вечером Кочка онанировал, думая, что она его не видит.

И конечно, он заслужил эту отметину на лице.

Хотела бы она знать, о чем разговаривал с Кочкой ее супруг, когда как-то ночью спустился к нему на кухню. Через некоторое время он вернулся в спальню и в ответ на ее вопрос, что случилось, только и выдавил сквозь зубы:

– Ничего.

– Но ты ведь о чем-то разговаривал с ним?

– Об идиотах, – прошипел муж. – О том, что меня со всех сторон окружают одни идиоты.

Пролежав некоторое время в постели, он поднялся, вынул ремень из брюк, которые лежали в гардеробе, и снова вышел на лестницу. Раздался звук, похожий на удар плетью, и сдавленный крик. А потом ее муж снова поднялся в спальню.

Ремень он повесил на стул.

Она чувствовала, как он дрожит под одеялом.

Муж поцеловал ее в живот, отдернув ночную сорочку, а потом в бедра, и она раздвинула ноги.

Все получилось восхитительно.

Но как же это было давно…

* * *

Бывает, застрянешь в каком-нибудь провинциальном городке на несколько месяцев и уже начинаешь думать, что вдоль и поперек изучил его вместе со всеми окрестностями. А потом набредаешь на какую-нибудь незаметную проселочную дорогу, и она уводит тебя к незнакомым деревенькам и уединенным крестьянским хуторам и к еще меньшим дорожкам и тропкам, иные из которых не более чем две колеи, оставленные колесами, с высохшей травой между ними.

В такую глушь я и заехал, следуя плану местности, который начертил для меня Ларс Берглунд. Жесткая трава царапала раму автомобиля, когда я медленно въезжал в лес.

Деревья и кустарники протягивали в окна колючие ветки. Внезапно дорога сузилась до лесной тропинки. Ехать дальше стало невозможно.

Преодолев еще несколько метров, я дал задний ход и остановился между двумя деревьями. Здесь царили тишина и покой и было не так жарко, как на шоссе. Я огляделся и вдруг подумал, что на мотоцикле наверняка можно проехать дальше. Впечатанные в песок следы шин подтверждали это предположение.

Тропинка круто взяла вбок, и я словно очутился на пороге залитого светом огромного зала. Это была поляна, посредине которой стояло подозрительного вида прямоугольное строение. Я направился к нему, напряженно вслушиваясь в тишину. Вблизи строение оказалось теплицей, площадью не меньше половины футбольного поля.

Задаваться вопросом, что в ней выращивают, было излишне.

Окна теплицы были закрыты, а на двери висел огромный замок. Но я уже чувствовал сквозь стеклянные стенки характерный запах. Прильнув к окошку, я разглядел знакомые остроконечные листики, от пяти до семи на каждом стебельке. Самые высокие из растений царапали прозрачную крышу.

– Вот черт!.. – невольно вырвалось у меня. – Да этой марихуаны хватит на миллионы страждущих.

Вокруг стоял все тот же пронизанный летним солнцем буковый лес – с мягкой травой и нежными белыми цветами. Только мне вдруг стало не по себе. Природа, всегда внушавшая мне покой и умиротворение, вдруг наполнилась подозрительными звуками. Я слышал, как угрожающе хрустнула ветка, потом заскрипело дерево и заухала какая-то птица. Меня всегда удивляло, почему в лесах никогда не щебечут птицы? Кому нужна эта давящая, нагнетающая страх тишина?

Обойдя теплицу со всех сторон, я обнаружил разбитое окошко. Вытащив из рамы осколки стекла, я получил отверстие, достаточно большое, чтобы пролезть внутрь.