Книга Нежные юноши, страница 210 – Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Фил встал, держа в руках салфетку:

– Привет, Дик!

– Привет, Фил!

Это был тот самый красивый мужчина; Фил отошел от столика на несколько шагов и стал с ним беседовать.

– … встретил в Испании Картера с Китти…

– …«Бремен» был переполнен…

– … так что я хотел…

Фил сел обратно за столик, а мужчина пошел дальше за метрдотелем.

– Кто это? – спросила она.

– Мой приятель, Дик Рэгленд.

– Я в жизни еще не видела такого красавца!

– Да, он красив, – без всякого воодушевления согласился Фил.

– Красив?! Да он – архангел, он – прямо-таки пума, он – просто кексик! Почему ты меня с ним не познакомил?

– Потому что в Париже не найти американца с репутацией хуже, чем у него!

– Чушь! Должно быть, его оклеветали! Это грязная ложь, которую разносят ревнивые мужья, чьи жены бросают на него взгляды! Такой человек способен лишь поднимать на врага отряды кавалерии и спасать утопающих детишек!

– Но факт остается фактом – его нигде не принимают, и не по одной, а по целой тысяче причин!

– И что это за причины?

– Самые разные! Пьянство, женщины, судебные дела, скандалы, сбил кого-то насмерть автомобилем, лень, никчемность…

– Не верю ни одному твоему слову! – уверенным тоном заявила Джулия. – Могу поклясться – он ужасно симпатичный! И ты сам так считаешь – я видела, как ты с ним разговаривал!

– Да, – неохотно признался Фил. – Как и у большинства алкоголиков, у него есть определенный шарм. Эх, устраивал бы он свои дебоши где-нибудь подальше от людей! Но едва кто-нибудь захочет принять участие в его судьбе и начинает о нем хлопотать, как он тут же выливает суп на спину хозяйке, бросается с поцелуями к горничной и засыпает в собачьей конуре с какой-нибудь дебютанткой! Слишком уж часто он себе позволяет подобное! Он умудрился дискредитировать себя практически везде, и нет уже никого, кто не знает, что это за человек…

– Кроме меня! – сказала Джулия.

О, да – Джулия была одна такая! Она была чуть слишком хороша для любого, и иногда даже жалела о том, что ей столь много было дано. Ведь за все, что дополняет красоту, полагается платить – другими словами, те качества, которые обычно служат заменой красоте, лишь обременяют, когда всего лишь дополняют красоту. Сияющие карие глаза Джулии вполне обошлись бы и без сверкавшего в них блеска пытливого ума; неукротимое чувство юмора лишь отвлекало от созерцания нежных очертаний ее губ, а расслабленная, мягкая манера держаться лишь подчеркнула бы прелесть ее фигуры – но она, и сидя, и стоя, всегда держала спину идеально ровно, благодаря воспитанию строгого отца.

Ей несколько раз встречались столь же совершенные юноши, приносившие ей дары, но все они и так обладали цельностью, исключавшей дальнейшее их совершенствование. Вместе с тем она обнаружила, что мужчин высокого полета в юности всегда отличают острые углы и неровные кромки, а сама она была еще слишком юна, чтобы с этим смириться. Вот, например, перед ней сидит этот насмешливый юный эгоист Фил Хофман, который явно вскоре превратится в блестящего адвоката и который буквально погнался за ней по пятам аж до самого Парижа! Он нравился ей ничуть не меньше, чем любой другой человек, но, как и подобало сыну шефа полиции, он был о себе слишком уж высокого мнения!

– Вечером я уезжаю в Лондон и в среду отплываю домой, – сказал он. – А ты останешься в Европе до конца лета, и каждые две недели кто-то новый станет приседать тебе на уши со своими чувствами!

– Вот когда за такие слова тебя призовут к ответу, тогда и ты начнешь вписываться в мою картину мира! – заметила Джулия. – А пока, чтобы уравнять счет, познакомь-ка меня с этим Рэглендом!

– Но ведь это – мои последние часы! – взмолился он.

– Я и так дала тебе целых три дня, чтобы ты придумал какой-нибудь свежий подход! Покажи, что ты воспитанный человек! Пригласи знакомого на чашку кофе!

Когда к ним присоединился мистер Дик Рэгленд, Джулия удовлетворенно вздохнула. Дик был загорелым блондином с прекрасной фигурой, а лицо его, казалось, светилось изнутри. Голос у него был негромкий, но глубокий; он всегда как бы чуть дрожал, и в нем словно звучало беспечное отчаяние; взгляд его заставил Джулию почувствовать себя привлекательной. Полчаса среди ароматов фиалок, подснежников, незабудок и анютиных глазок они обменивались любезностями, и интерес Джулии лишь возрос. Она даже обрадовалась, когда Фил произнес:

– Мне надо еще оформить английскую визу. Так что, юные птенчики, я вынужден оставить вас наедине, пусть это и неблагоразумно. Если хочешь меня проводить, приезжай к пяти на вокзал Сен-Лазар, ладно?

Он посмотрел на Джулию, надеясь, что она сейчас скажет: «А я пойду с тобой!» Она отлично знала, что не стоило ей оставаться один на один с этим человеком, но он сумел ее рассмешить, а ей последнее время нечасто доводилось смеяться, поэтому она сказала:

– Я еще ненадолго задержусь – тут такая хорошая и бодрая атмосфера!

Когда Фил ушел, Дик Рэгленд предложил заказать «фин шампань».

– Я слышала, у вас ужасная репутация? – внезапно спросила Джулия.

– Жуткая! Меня уже никуда не приглашают. Хотите, я сейчас приклею усы для конспирации?

– Как странно… – продолжила она. – Разве вы не понимаете, что сами лишаете себя поддержки? Да будет вам известно, что Фил, прежде чем вас представить, счел необходимым предупредить меня о вашей репутации! И я его вполне могла бы попросить вас не представлять!

– А почему же не попросили?

– Мне показалось, что вы такой красивый, и все это очень грустно…

Его лицо не изменилось; Джулия поняла, что он столь часто слышал это замечание, что оно его уже нисколько не трогало.

– Но, это, конечно, не мое дело! – торопливо добавила она.

Она не сознавала, что его статус «изгоя» лишь добавлял ему привлекательности в ее глазах, и не потому, что ей импонировал беспутный образ жизни – она никогда не видела этого своими глазами, и для нее это было просто абстракцией, – а потому, что в результате этой жизни он оказался в одиночестве. Некий атавизм характера заставил ее устремиться к появившемуся в племени чужаку – существу из мира, где жили иначе, сулившему нечто непознанное, обещавшему приключения.

– Вам я, пожалуй, могу сказать: я собираюсь навсегда бросить пить пятого июня, когда мне исполнится двадцать восемь лет, – вдруг произнес он. – Пьянство мне больше не приносит радости. Очевидно, я – один из тех, кому пить противопоказано!

– Вы уверены, что сможете бросить?

– Я всегда выполняю свои обещания. Я хочу вернуться в Нью-Йорк и устроиться на работу.

– Вы даже представить себе не можете, как я рада. Сама удивляюсь! – вырвалось у нее, но она решила: ничего страшного.