Книга Свадьба, страница 17 – Николас Спаркс

– А ты слышала, как в Уилмингтоне акула напала на человека?

– Неделю назад? На девушку?

– Да.

– Ты рассказывал.

– Правда?

– Ты сам прочел мне статью.

Я вымыл бокал, затем дуршлаг. Было слышно, как Джейн возится в шкафу.

– Ужасное начало каникул, – добавила она. – Ее семья даже не успела распаковать вещи.

Я принялся соскребать с тарелок остатки еды в раковину, потом выбросил мусор в ведро, и этот звук эхом отозвался в кухне, подчеркнув царившую между нами тишину. Я сунул тарелки в посудомоечную машину и сообщил:

– Я прополол клумбу в саду.

– Кажется, ты сделал это еще несколько дней назад.

– Да.

Я включил воду, выдвинул из машины стойку с посудой, задвинул ее обратно…

– Надеюсь, ты не слишком долго пробыл на солнце, – сказала Джейн.

Она помнила, что мой отец умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти лет, когда мыл машину. Сердечные недомогания – бич моей семьи, и я знал, что Джейн волнуется из-за меня. Хотя сейчас мы были скорее друзьями, нежели супругами, жена неизменно беспокоилась обо мне. Забота о других – часть ее натуры.

Ее братья и сестры обладают такими же качествами, и я приписываю это исключительно влиянию Ноя и Элли. Объятия и смех были обычным явлением в их доме, они обожали розыгрыши, но никто не имел намерения обидеть другого. Я часто гадал, каким бы человеком мог стать, если бы вырос в похожей семье.

– Говорят, завтра опять будет жарко, – сообщила Джейн, прерывая поток моих мыслей.

– В новостях сказали, температура поднимется до тридцати градусов, – продолжил я. – И влажность тоже повысится.

– Тридцати?

– Да.

– Действительно жара.

Джейн убрала остатки еды в холодильник, а я вытер стол. После недавней задушевности нынешний недостаток тем для разговора меня пугал. Судя по выражению лица Джейн, она была разочарована возвращением к привычному положению дел. Она похлопала себя по бокам – в буквальном смысле полезла за словом в карман, – а потом глубоко вздохнула и с усилием улыбнулась.

– Я позвоню Лесли, – наконец заявила она.

Мгновение спустя я в одиночестве стоял на кухне и гадал, получится ли у нас начать сначала.

В течение двух недель после первого свидания мы с Джейн виделись пять раз, а затем она уехала в Нью-Берн на рождественские каникулы. Дважды мы вместе занимались, один раз ходили в кино и еще дважды гуляли по университетскому кампусу.

Одна примечательная прогулка навсегда останется в моей памяти. День был пасмурный, все утро моросил дождь, небо затянули серые облака, казалось, что наступили сумерки. В воскресенье, два дня спустя после спасения собаки, мы с Джейн бродили среди зданий кампуса.

– Расскажи про своих родителей, – попросила она.

Я прошел несколько шагов молча, прежде чем ответить.

– Они хорошие люди, – наконец сказал я.

Джейн явно ожидала большего; когда я замолчал, она легонько толкнула меня плечом:

– И все?

Я понял, что она пытается вызвать меня на откровенный разговор (хотя мне всегда было неловко это делать) и не успокоится, пока не добьется своего. Как я позже выяснил, Джейн разбиралась не только в науках, но и в людях. Особенно во мне.

– Не знаю, что еще сказать, – честно ответил я. – У меня самые обыкновенные родители. Работают в государственном учреждении и вот уже двадцать лет живут в Вашингтоне. У них квартира в Дюпонт-Сёркл. Я там вырос. Наверное, когда-то они подумывали о том, чтобы купить дом в пригороде, но при этом не хотели ездить на работу поездом, поэтому все осталось как есть.

– У вас был задний двор?

– Нет. Только площадка перед домом. Иногда между камней там пробивались сорняки.

Джейн засмеялась.

– А где встретились твои родители?

– В Вашингтоне. Они оба там родились. Познакомились, когда работали в транспортном департаменте. Подозреваю, сидели в одном кабинете. Подробностей я не знаю. Они никогда особо об этом не распространялись.

– У них есть хобби?

Я задумался над этим вопросом и живо представил себе родителей.

– Мама любит писать письма редактору «Вашингтон пост», – сказал я. – Думаю, она хочет изменить мир. Она всегда на стороне угнетенных, и, разумеется, идеи по переустройству вселенной у нее не иссякают. Она пишет как минимум по письму в неделю. Конечно, их не все печатают, но те, что публикуют, она вырезает и наклеивает в альбом. А папа… он очень спокойный. Любит строить кораблики в бутылке. За эти годы, наверное, построил несколько сотен. Когда на полках не остается места, он дарит кораблики школам. Дети обожают такие штуки.

– Ты тоже этим увлекаешься?

– Нет, это папино хобби. Он никогда меня не учил. По его словам, у каждого должно быть собственное занятие. Впрочем, он разрешал наблюдать, как он это делает, только ничего не трогая при этом.

– Как грустно.

– Грустно? А я об этом не задумывался. Другого положения дел я не знал, и мне нравилось. Тихо, зато интересно. Отец мало говорил за работой, но было так приятно просто проводить время рядом с ним.

– Он играл с тобой в салочки? Катался на велосипеде?

– Нет. Он вообще не любил проводить время на улице. Занимался только своими корабликами. У него я научился терпению.

Джейн потупилась, глядя себе под ноги; видимо, она вспоминала собственную семью.

– Ты единственный ребенок? – вдруг спросила она.

Хотя я никому еще об этом не говорил, мне вдруг захотелось объяснить ей почему. Я хотел, чтобы Джейн знала все.

– У мамы больше не могло быть детей. Когда я родился, у нее случилось какое-то кровоизлияние, и врачи сказали, что рожать дальше было слишком рискованно.

Джейн нахмурилась:

– Мне очень жаль.

– Наверное, ей тоже.

Мы приблизились к университетской часовне и ненадолго остановились, чтобы полюбоваться архитектурой.

– Кажется, такого откровенного разговора у нас с тобой еще не было, – сказала Джейн.

– Возможно, такого откровенного разговора у меня еще не было ни с кем.

Углом глаза я заметил, как она заправляет за ухо прядь волос.

– Наверное, теперь я понимаю тебя чуть лучше, – произнесла Джейн.

Я помедлил.

– Это хорошо?

Джейн обернулась ко мне, и я вдруг понял, что уже знаю ответ.

То, что было дальше, почти полностью улетучилось из моей памяти. Помню лишь, что сначала я взял Джейн за руку, затем нежно притянул к себе. Она, кажется, немного испугалась, а потом закрыла глаза и подалась вперед. Когда наши губы соприкоснулись, я понял, что запомню наш первый поцелуй навсегда.