
Онлайн книга «Эликсир Купрума Эса»
![]() – Нет, вы что, не согласны со мной? – Ну почему же?.. Согласен… Вполне согласен… – Ну так пойдёмте, дорогой! Троеградов бодро зашагал назад к подъезду, а Кукушкин, растерянно озираясь, поплёлся за ним. Директор дворца и руководитель научного общества всё ещё стояли в вестибюле на прежнем месте. Троеградов хлопнул Якова Дмитриевича по плечу: – Извините, старина! Мы погорячились, а в общем-то вы правы, конечно. Тигровский просиял: – Вот и прекрасно! Большое вам спасибо, товарищи! Яков Дмитриевич, давайте проводим наших гостей к вам в кабинет, пусть они отдохнут с дороги, а сами пойдём подготовим аудиторию. ![]() – Конечно, конечно! Виктор Евгеньевич, Пантелей Карпович, прошу! – Директор провёл учёных в свой кабинет, который находился на первом этаже. – Располагайтесь, товарищи, отдыхайте, мы буквально через несколько минут… Яков Дмитриевич вышел. Троеградов сел в кресло и закурил, а Кукушкин стал ходить из угла в угол, сцепив пальцы на выпирающем брюшке. Помолчав с минуту, он спросил: – Виктор Евгеньевич, а вы не замечаете ничего странного в нашем с вами поведении? Троеградов слегка выпрямился в кресле: – Не понимаю, что вы находите странного? – Ну вот… мы были настроены против выступления перед маленькими детишками, а тут подошла к нам эта молодая особа, сказала несколько слов, и мы так круто изменили своё решение. – Так что ж, по-вашему, вы изменили своё решение под влиянием той девчонки? – Я лично – да. А вы разве нет? – Конечно нет. Ни в какой мере. – А тогда, простите, что вас заставило согласиться выступать? – Да то, что я… что я просто понял, что мы ведём себя слишком уж надменно, чванливо, и ещё я подумал, что мы живём в век акселерации, в век, когда дети так рано развиваются… и мы, учёные, просто не имеем права отказываться от серьёзного разговора с ними. Кукушкин продолжал ходить, сцепив пальцы на животе и глядя на них. – Мне кажется, Виктор Евгеньевич, все эти мысли не могли так быстро прийти вам в голову. Мне кажется, что мы оба действовали под влиянием этой молодой особы, а вам, как психологу, следовало бы особенно заинтересоваться этим феноменом. – Извините меня, Пантелей Карпович, но… но вы просто какую-то чепуху городите, – сердито сказал Троеградов, и учёные продолжили спорить. Яков Дмитриевич ходил очень сердитый. Все желающие записаться в «Разведчик» были уже записаны, лаборатории ребятам показаны, и директор чувствовал, что его как бы «отпустило». Теперь он мог спокойно объявить День открытых дверей оконченным и попросить всю публику, собравшуюся на втором этаже, удалиться. Так нет же! Ему приходилось устраивать ещё одно дурацкое мероприятие, чтобы не обидеть двух учёных! Тигровский стал обходить лаборатории и упрашивать немногочисленных старшеклассников спуститься в малый зал на встречу с учёными, а Яков Дмитриевич, отыскав в коридоре Надежду Сергеевну, попросил её отобрать наиболее толковых ребят и тоже направить их в малый зал. – Яков Дмитриевич… а как же насчёт «Слип камли»? – спросила та. – Я сгораю от любопытства. – Потом, потом! – ответил директор и двинулся в самый конец коридора, где находился радиоузел. По дороге ему встретился расстроенный Иван Иванович. – Яков Дмитриевич, знаете, какая неприятность? У нас в лаборатории экспонометр украли. – Надо было лучше следить, Иван Иванович. Сами видели, что творится. Извините, мне сейчас не до этого. Пробиваясь в толпе по коридору, Веня уже со всех сторон слышал, что в фотолаборатории украли экспонометр. Навстречу ему попалась Круглая Отличница. Глаза у неё были какие-то странные. – Ты Маршева не видел? – спросила она отрывисто. – Я сам его ищу, – ответил Веня и прошёл мимо. Он отыскал Родю в лаборатории электроники: – Родька! Где ты пропадал? Я тебя ищу, ищу… Ты слышал, что в фотолаборатории экспонометр свистнули? – Он пригляделся к своему другу повнимательней: – Что это ты какой-то… словно из бани вынутый? И действительно, вид у Маршева был очень странный. Он стоял в углу рядом с дверью, прислонившись спиной к стене и прижав к ней ладони. Не только лицо его было мокрое от пота, влажные были и волосы, которые он, как видно, взъерошил и которые слиплись теперь длинными прямыми вихрами. – Родька, ну что с тобой? – с нарастающей тревогой спросил Веня. Родя посмотрел на него мутными глазами и сказал: – Пойдём куда-нибудь. Он провёл своего друга на площадку между вторым и первым этажами, на ту самую, где стояли недавно директор дворца с Тигровским, помолчал несколько секунд и проговорил: – Экспонометр из фотолаборатории свистнул я. На некоторое время Рудаков лишился дара речи. Потом он прошептал: – Зачем? – По приказанию Зойки Ладошиной, – прохрипел Маршев. Челюсть у Рудакова слегка отвисла, а глаза остекленели. – Родька… Родька!.. Да ты что?.. – после долгого молчания произнёс он. Мало-помалу Маршев приобрёл способность говорить связно. Увидев беспорядок, царивший на Дне открытых дверей, узнав, что в «Разведчик» записывают всех и каждого, он ещё больше укрепился в своей догадке о фантастической Зойкиной силе. – Ну, и вот, понимаешь, я решил следить за ней. Думаю, она на моих глазах ещё что-нибудь выкинет, а я увижу, как всё это происходит. И дальше он рассказал о своём разговоре с Зойкой и о том, как сунул экспонометр в карман, как не сообразил вовремя положить его на место. – Ну, а потом, сам понимаешь, было уже поздно: все уже «гу-гу-гу, гу-гу-гу…» – попробуй докажи им, что я не по своей воле его взял! – Ну, это конечно, – мрачно согласился Рудаков. – Если теперь вернёшь, подумают, что испугался или просто раскаяние взяло. На этаже, усиленный громкоговорителями, разнёсся голос Якова Дмитриевича. Он приглашал шестиклассников в малый зал на встречу с известными учёными, говорил, что профессор Троеградов познакомит ребят с основами такой науки, как психология, а профессор Кукушкин расскажет об удивительных открытиях, сделанных им во время археологических раскопок. Друзья молча прослушали это объявление, и вдруг Родя улыбнулся: – Венька! А всё-таки получается, что я ведь тоже сделал открытие! Научное! Ведь доказательство-то у меня в кармане! – Какое доказательство? – А вот… экспонометр! Веня помолчал, покусал сначала верхнюю губу, потом нижнюю и, наконец, сказал: |