Онлайн книга «Плохая хорошая девочка»
|
— Выкинь, Юра, выкинь. И не захламляй свою молодую голову всякой ерундой. У нас и так дел хватает. * * * Велика, однако, сила природы: сколько ни вытаптывай траву, а наступит весна — и снова она зазеленеет. Сколько ни промывают и ни отбивают молодому человеку мозги, а если они есть, то съест он батончик «Марса», и начинают эти мозги регенерировать, восстанавливаться и — что интересно! — работать. Любопытное совпадение с отменой концертов шоумена Оскара Звездинского и гибелью означенного персонажа, описанной в таинственной тетрадке, не то чтобы не давало Юре покоя… Но словно бы в некотором роде подзуживало его естественное человеческое любопытство и любознательность. А что, в самом деле, может означать такое совпадение? Возможно, что и ничего. Например, солист Юриной любимой группы — на все времена любимой! — однажды вдруг отказался выйти на сцену. Причем «без комментариев». И так больше никогда и не вышел. Хотя был на гребне успеха. Говорят, ему просто «все это надоело». Говорят, это бывает и в шоу-бизнесе. Без комментариев. «Итак… — не на шутку задумался Юрочка. — Действительно ли художественный вымысел в этой тетрадке? В этом странном дневнике Эллы Фишкис? Правда ли, что это всего лишь «сочинительство», как намекало начальство? Но ведь отменили же в Театре эстрады концерты знаменитого Оскара Звездинского? Реально отменили. Куда-то же этот Оскар подевался? Может, попробовать разузнать? Конечно, в дневнике Эллы Фишкис, если ему верить, ясно описано, «куда» этот Оскар, собственно говоря, «подевался». Но уж больно это странная история…» * * * Как бы то ни было, а, проявляя заботу о населении и «доброе отношение к народу», Юра персонально навестил еще раз престарелую пенсионерку Беленькую. — Ну как, Ида Сергеевна, больше никто не воет? — заботливо поинтересовался Юра, когда ему любезно открыли дверь. Что случалось теперь в Москве с милиционерами все реже и реже. — Не беспокоит вас никто больше? — Да больше вроде никто, — удивилась неожиданному визиту пожилая женщина. — Ну вот и замечательно, что никто не беспокоит! — порадовался Юра. — Куда уж лучше… — вздохнула Ида Сергеевна. — Теперь, главное, самой бы не завыть — с такой-то пенсией и прожиточным минимумом! — Да, тяжело старикам, тяжело, — сочувственно покивал Ростовский. — А раньше вас, Ида Сергеевна, скажите, — ну до известного нам случая, — шестьдесят девятая квартира никогда не беспокоила? — Да нет. Вроде прежде там все всегда было прилично. Все как у людей. Георгий Петрович Петухов хорошим соседом был. — Ах, вот что: «был», значит. А Георгий Петрович — это хозяин шестьдесят девятой квартиры? Если не ошибаюсь? — Ну да… Вы же, Юрочка, в курсе — чего ж спрашиваете? — А вы, кстати, давно его видели? — Кого? — Георгия Петровича. — Давно видела. Точней сказать, давно не видела. Да вы ж и об этом, Юрочка, знаете. — И насколько давно вы его не видели? — гнул свое Ростовский. — Ну, года полтора. — А что так? — Так нет же Георгия Петровича. — А где же он? Не знаете, случайно? — Так в деревню его перевезли. Воздухом дышать. — Ах, вот что… И что же — он так с тех пор не пишет, не звонит, не приезжает? — Да нет вроде… — И кто же его так… перевез? Что ни слуху ни духу? — Ну кто, кто… Известно кто! Племянник его Вася. — Та-ак… Ну а племянника его, Васю, вы когда в последний раз видели? — Племянника? Васю? Так уж с недели две или поменьше — точно не помню, — но тоже его не видала… — Вот как? — Вообще-то после того, как Георгия Петровича увезли, этот Васька его квартирой пользовался. Часто здесь бывал. Да вот теперь тоже куда-то запропастился! — Значит, говорите, не приезжает Георгий Петрович Петухов? Не звонит? Может, все-таки пишет? — Да нет же, говорю вам. Будет этот скупердяй Петухов на конверты тратиться — писать письма такой старой карге, как я! — Ой-ой-ой! Как вы к себе строги, Ида Сергеевна! Слишком строги. Какая же вы карга?! Вы — женщина, можно сказать, в расцвете зрелых сил. — Вот, может, только если товарищу Воробьеву Петухов весточки подает? — немного подтаяла от милицейского комплименты пенсионерка Беленькая. — Воробьеву? — Ну да… Это его знакомый. Он к Петухову раньше довольно-таки часто заходил. — А вы не знаете, случайно, где этот старый знакомый Воробьев проживает, Ида Сергеевна? — Представьте, знаю! — оживилась пенсионерка. — Он ведь мне, видите ли, Юрочка, одно народное средство поставляет. Просто чудодейственное, знаете ли! Что-то вроде бальзама Биттнера или «Московии». Знаете, как в рекламе: «Живу спокойно я — бальзам «Московия»!» Вот я и записала когда-то адрес товарища Воробьева. Это, знаете ли, совсем рядом. * * * К счастью для Юры, «товарищ Воробьев», несмотря на то что был, очевидно, ровесником Петухова, оказался не старым маразматиком, с трудом выговаривающим слова, а старичком подтянутым и бодрым. Из-под свитера у него выглядывал воротничок свежей сорочки — причем маркой, светлой. К тому же он был домовито и аккуратно подпоясан фартуком. Даже тапочки у господина Воробьева были новые… Словом, этакий, как понял Юра, «бодрячок до самой смерти» и неуемный хлопотун по хозяйству. — Как мне вас величать-то? — поинтересовался Юра, вежливо представившись хозяину. — Да зовите меня просто дядя Гена, — разрешил «товарищ Воробьев». — Вот такое дело, дядя Гена… Как бы нам разыскать Петухова Георгия Петровича, 1911 года рождения, не подскажете? — Да я уж и сам его заждался, — заметил, вытирая фартуком руки, хозяин квартиры. — Когда уезжал, говорил: вряд ли задержусь. Какой, мол, из меня деревенский житель? Заскучаю… — Так куда же он все-таки уехал? — Да в деревню какую-то… — Не знаете, в какую? — Сейчас посмотрю: у меня где-то записано. — Дядя Гена направился в комнату. — Все никак не могу запомнить… То ли Синюшкино, то ли Говнюшкино… Извините, отчего-то путаю все время. — Ничего, ничего, — успокоил Юра. — Не извиняйтесь. — Нет, все-таки Синюшкино! — прокричал «господин Воробьев» из комнаты. — Деревня Синюшкино Калужской области. Понимаете, какое дело… Уезжал Георгий на лето, а уж скоро много больше года будет, как не приезжает, — с заметным огорчением в голосе пожаловался Воробьев, возвращаясь в коридор. — Ну, может, не заскучал? |