Онлайн книга «Десять стрел для одной»
И сам – легкая добыча! – попросил: – А домой можешь притащить? Я почитать хочу. – Бесплатно – нет. – Мыть посуду? – закатил глаза он. – Хуже. Шефиня требует заметку в «Молвестях». – Ф-фу, делов-то! – облегченно выдохнул журналист. – И напишу. Мне не сложно. Повод информационный – позитивный. Большая редкость в наши дни. Снова улегся в постель – поперек. Подтянул к себе Надину подушку, обнял ее. Сонным голосом изрек: – Ключи в моей ветровке, документы в борсетке. Резко не тормози. На переднее сиденье Библию не клади. И запрись обязательно. Сладко зевнул – и засопел. Надя сбегала в душ, позавтракала, тихонько оделась. Небо то улыбалось синим, то хмурилось, поэтому девушка накинула плащ – свой любимый. Синий, с белыми ромашками по подолу. Из прошлогодней коллекции, куплен на распродаже – но все равно выглядит (о, великие итальянские дизайнеры!) остромодной новинкой. Митрофанова приняла (перед зеркалом) уверенный вид, произнесла мантру: «Я прекрасный водитель!» И спустилась в подземный гараж. (Имелось в их новой квартире такое удобство.) Проживал Юрлов ровно на другом конце Москвы – на профессорском Юго-Западе. Навигатор предложил унылое Третье транспортное, но Надя решила ехать через центр. Только весной, казалось Митрофановой, Москва из жесткого мегаполиса превращается в романтический, дворянский, мило старорежимный город. Детишки с мольбертами сидят вокруг памятника Высоцкому, старушки выгуливают немыслимые, почти английские шляпки. Все увереннее зеленятся березы и тополя. В Диминой «Мазде» – шестнадцать колонок, кондиционер. Первый концерт Рахманинова, комфорт, прохлада, Большой театр, «Метрополь», Кремль. И народ на дорогах – сплошные джентльмены. В прошлую поездку (в марте, тогда еще случился сильный снегопад) Наде постоянно сигналили. И пару раз не ленились открывать окна, выкрикивали что-то обидное. Но сегодня даже прирожденных хамов, похоже, смягчило радостное, почему-то пахнущее арбузами весеннее утро. Митрофанова без устали нажимала на «аварийку» – благодарила, что ее пропускают. Настроение с самого утра несерьезное, абсолютно ей не свойственное. Вдруг фантазия разыгралась: будто она – спецагент. Выполняет особую миссию. Доставляет из точки А в точку В ценнейший груз. Понимала, что совсем глупость в голову лезет, но продолжала фантазировать дальше. Вот охотники за Библией организовали погоню, она разгоняет «Мазду» до двухсот сорока (максимум на спидометре), лавирует в потоке машин, враги все ближе, и тут – ну, конечно, любимый Димочка. Перестрелял врагов? Нет, просто остановил погоню. Сел в «Мазду» на пассажирское сиденье. Обнял. Поцеловал в губы. Тут сзади все-таки загудели – давно зеленый сияет, а она вся в мечтах. Надя дала машине газку – какое счастье, что коробка-автомат, не заглохнешь позорно от того, что резко отпустила сцепление! И заметила краем глаза: в соседнем ряду, метрах в трех позади и наискосок от нее, тоже только что тронулся автомобиль. Надя бы и внимания не обратила на серый, очень скучный «Рено» – мало ли «чайников» тупят в жестком московском трафике? Да случайно заметила в зеркале заднего вида: в машине двое парней. Оба коротко стрижены. Кожаные куртки, темные очки. Очень характерные образы. Следят за ней?! Фу, Надя, хватит фантазий! До спецагента тебе пока далеко. Чрезвычайно. Но – затягивает играть в шпионов – на следующем светофоре притворилась, что притормаживает на желтый. А в момент, когда свет сменился на красный, – с ревом пролетела перекресток. За ней никто не последовал, серый «Рено» затерялся в потоке. «Потеряли», – хмыкнула Надя. Но во дворе профессора Юрлова парковалась нарочито медленно, по-дамски. Она у цели. Нужно удостовериться, что хвост сброшен. Впрочем, кроме двух бабушек на скамейке и сердитого малыша в песочнице она не увидела никого. Юрлов встретил гостью громогласно. Завопил прямо на пороге коммунального коридора: – Какая красивая девушка ко мне пришла! Пара дверей, конечно, сразу приотворились. Из-за одной выглянул острый старушечий носик, вторым зрителем оказался мохнатый – настоящий питекантроп! – мужик. – Завидуй, Степаныч! – обернулся к нему профессор. Бабка хлопнула дверью, скрылась. Обросший черной шерстью дядька, наоборот, выполз в коридор. Перехватил Надин взгляд – уставленный в его голое, отвисшее пузо. Спросил неожиданно тоненько: – Это ты ей, что ли, свою книгу драгоценную отдаешь? – Не лезь в чужие дела, Степаныч, – надменно бросил Юрлов. Отвернулся от соседа, захлопотал: – Пойдемте, Надя, в мою комнату. Там чаек, пирожки, конфетки. И не отпускал часа два. Митрофанова покорно слушала о сыне в Америке. Покойнице-жене. Вздорных соседях. Бывших коллегах, которые совсем забыли старика. Елизаветинская Библия красовалась на почетном месте – на школьном пюпитре, в центре письменного стола. Надя дождалась, пока чайник опустеет, а рассказы Юрлова пойдут по второму кругу, и вытащила из сумочки папку: – Вот акт дарения. Директор библиотеки его уже подписал. Профессор читать текст не стал. Увенчал документ размашистой закорючкой. Вздохнул: – От сердца отрываю. Но куда еще девать? Сын получился агностик, ему Библия ни к чему, а тут, в коммуналке, того и гляди, стянут, на ящик водки сменяют. Взял книгу, погладил кожаный переплет. Молвил задумчиво: – Хотя Степаныч – ты не гляди, что неандерталец. Он понимает, что к чему. Давно перекупить пытается. Сто тысяч мне предлагал. – Ну и отдали бы. – Надя уже изрядно устала – от чужой жизни, терпких запахов коммуналки и своей (ха-ха) «секретной миссии». Юрлов взглянул обиженно: – Да вы что, Надя, такое говорите? Чтоб я какому-то спекулянту на книжном раритете наживаться дал?! Нет. Пусть лучше народу достанется. Хотя народ – Митрофанова по опыту знала – старые Библии редко берет читать. Да и не пустят профессорский подарок в открытый доступ. Будут в отделе редкой книги держать и выдавать только избранным. Она сочувственно взглянула на профессора. Под глазами мешки, руки дрожат. Совсем старичок. «Лучше бы ты продал свое сокровище и в хороший санаторий поехал. Сердце подлечил». Но понимала: Юрлов – из упрямого, послевоенного поколения. Принципиальный. И меркантильного совета все равно не послушает. Никаких указаний по поводу особо бережных методов транспортировки ей не давали. Но Надя – по собственной инициативе – сначала бережно обернула раритет в крафтовую бумагу. Далее последовала мягкая ткань, потом – аккуратная картонная коробка. |