Книга Сказки тридевятого округа, страница 123 – Александр Овчаренко

Сыщик ещё немного постоял рядом с уличными музыкантами, а потом отошёл в сторону и с равнодушным видом сел на скамейку. Впрочем, отошёл он недалеко и всё что говорили в толпе и что делали сами музыканты, хорошо слышал и видел. Пронин снова ждал. На этот раз ждать пришлось долго: зрители никак не хотели расходиться, а Моня и Розочка были не прочь заработать лишний гривенник. Когда публика всё же разошлась, Пронин подошёл к юному музыканту и протянул ассигнацию достоинством в десять рублей. Моня покосился на деньги и повернулся к майору спиной. Пронин обошёл упрямого парня и вновь протянул ему деньги.

– Держи, Моня! Это деньги твои, – сахарным голосом произнёс Пронин. Обычно такую тональность он применял, когда надо было влезть в воровскую душу и найти в ней хотя бы одно чистое не загаженное место. Если это удавалось, то вербовка проходила чисто, как говорится без сучка и задоринки. Но Моня был не воровской масти, поэтому на сладкоголосые речи реагировал настороженно, а на большие деньги – опасливо.

– Это не мои гро́ши, – покрутил головой горбун. – Это ваши. Я за червонец месяц на площадях горло драть должен.

– Бери, бери! – настаивал Пронин. – Я не обеднею, да и ты мне, возможно, чем-нибудь поможешь.

– Такие гроши платят, когда надо зробы́ть ^[23] такое, за что можно и в кутузку угодить. Так что шли бы Вы, господин хороший… по Дерибасовской! Я хоть и голытьба, но свои гроши зарабатываю честно, и на тёмные дела не подписываюсь.

– Это хорошо, что ты такой честный, – сменил тон майор и спрятал червонец в портмоне. – Тогда помоги по дружбе, в смысле без денег. Предложение моё благородное, без всякой уголовщины.

Моня задумался, а Пронин расценил эту паузу как согласие.

– Я частный сыщик, вроде Натана Пинкертона. Слышал о таком?

В ответ Моня неуверенно кивнул.

– Сейчас я разыскиваю двух господ – высокого мужчину примерно сорока лет, и с ним вместе юную очень симпатичную девушку примерно двадцати лет. Росточку она небольшого, волосы чёрные, а глазки карие, весёлые. Вчера ты должен был их видеть.

– А чего их разыскивать? – усмехнулся Моня и привычно поддёрнул штаны. – Они у мадам Осипович двухместный номер снимают.

– У мадам Осипович? Ты ничего не путаешь? Насколько я знаю, Осипович содержит дешёвые номера с почасовой оплатой, а это не для приличных господ.

– Твоего приличного господина вчера щипачи ^[24] почистили, – усмехнулся Моня. – Так что ему со своей кралей сейчас самое место в номере у мадам Осипович.

– Откуда знаешь?

– Сам видел.

– Сам видел, как моему клиенту в карман залезли?

– Шутить изволите? В Одессе так не работают, а то, что его щипачи́ обобрали, готов поспорить на вашу шляпу! Иначе с какого бы он перепугу свои золотые «котлы» ^[25] по дешёвке продал?

– Согласен с вами, юноша. Я даже догадываюсь, кто именно обобрал моих клиентов.

– Неужели? И кто же?

– Воришка, одетый в форму гимназиста.

– Петю́ня? – неожиданно вырвалось у Мони. – А Вы, случаем, ничего не путаете?

– Нет, не путаю.

– Я вообще-то грешил на Сёму-Штиля, – недоверчиво произнёс Моня.

– Про Сёму твоего ничего не скажу, а вот у этого самого Петюни я случайно увидел вещь, принадлежавшую моим клиентам. Не подскажешь, где мне этого Петю́ню сыскать?

– Не знаю! Одесса – город большой, и где Гимназист будет «работать» завтра, не знает никто. Обычно он выбирает людные места, но кроме Петю́ни в Одессе полно других щипачей, и как они поделили город, знает только Мишка Япончик.

– А до господина Япончика достучаться можно?

– Отчего же нельзя? Можно!

– И где его сегодня можно найти?

– Там же, где и вчера – на Молдаванке! Ступайте на Молдаванку, а там Вам любой пацан покажет. Только учтите: Япончик хоть и любит вежливое обращение, но порой бывает крут, как пьяный биндю́жник. Главное, не попасть ему под горячую руку. Ваш знакомый по жизни кем будет?

– Он известный в Москве адвокат, – честно сказал Пронин.

– А краля его?

– Девушка – начинающая, но уже хорошо известная широкой публике актриса.

– Это хорошо! Можно сказать, Вам повезло.

– В чём именно?

– В прошлом году на самую Пасху Япончик какую-то бумагу сварганил, в которой приказал деловым людям в Одессе адвокатов, артистов и врачей не забижать ^[26].

– Хм, что-то воровского кодекса чести?

– Вот-вот! – обрадовался Моня. – Именно так этот доку́мент и называется.

– Спасибо, Моня! И напоследок хочу тебя спросить, почему ты, музыкант от бога, перепеваешь чужие песни?

– Я, господин хороший, пою то, за шо публика гроши платит.

– Так сочини песню сам, и пусть это будет такая песня, за которую любой одессит будет готов отдать душу, а не только последний гривенник.

– Как это – сочини? Я сочинять не умею, да и не пробовал я этим заниматься.

– А ты попробуй! Играешь ты классно, вот и подбери к словам мелодию.

– А слова я где возьму?

– Это не так сложно, как кажется. Слов, Моня, много, просто надо знать, какие слова в песню включить, а какие из песни выкинуть.

– Я тогда лучше Розочку попрошу, она грамотная, в гимназию ходит, и стишки любит. Она даже про несчастную любовь сочинять пытается. Правда, Роза это скрывает, боится, что шантрапа местная смеяться будет.

– Вот и хорошо! Пускай твоя Розочка сочинит стихи про родной город Одессу, а ты, Моня, сочинишь к этим стихам мелодию. И пусть эта песня будет для публики, как воздух, чтобы народ слушал её, слушал… и вдоволь не мог надышаться!

– Хорошо говорите, только не знаю, получится ли у меня!

– Ах, Моня! Давить на жалость и петь про нелёгкую воровскую долю каждый сумеет. В тебе же дремлет настоящий артист, ты можешь больше, чем на потребу местным босякам играть блатной репертуар. Попробуй, и пусть у тебя не сразу всё получится, но со временем получится всё равно, потому как ты, Моня – талант!

Германа и его молоденькую спутницу Пронин, как и ожидал, легко разыскал в меблированных номерах мадам Осипович. Барчевский был откровенно растерян и непрерывно курил, а Ирэн, хотя и надула от обиды свои алые губки, но воспринимала происшедшее не более чем недоразумение.