Книга Центр мироздания, страница 36 – Салли Альтшулер

— Мы уже виделись, — подмигнул мальчишке Боганис.

Этот факт вовсе не удивил Эльрицу.

— Тобис носится где ему вздумается, — махнула она рукой.

— С-сейчас п-покажу вам п-пристройку, — заикаясь, проговорил мальчишка.

Эльрица с упреком посмотрела на Тобиса, но не нашлась что ответить.

— Там хранятся снасти. Пристройка не место для ночевки.

Боганис тут же поспешил разуверить ее, что он и Травер могут прекрасно обойтись без удобств. Была бы крыша над головой, да что-нибудь брошено на холодную землю.

Они, конечно, предпочитали спать не на старых рыбацких сетях, но было очевидно, что женщина знает гораздо больше, чем говорит. Да она ничего и не рассказала, но тем не менее Боганис почуял, что именно здесь они с Травером смогут кое-что разузнать. Если судить по людям в Доме Тока, по тому, как немедленно они замыкались в себе, когда слышали вопросы путешественников, то немного шансов было что-то выведать на постоялом дворе.

— Ну, если вас устроит пристройка, тогда… — проговорила она задумчиво.

— П-пошли, — сказал мальчик и открыл дверь.

Выходя, мальчик обернулся и посмотрел на мать.

— Где папа? — спросил он и на этот раз даже не заикнулся.

Хотя Эльрица попыталась сдержаться, было видно, Тобис своим вопросом попал не в бровь, а в глаз. Взгляд ее начал метаться между мальчиком и приезжими…

— Он… Его нет дома!

Тобис остановился у двери и серьезно посмотрел на мать:

— Почему ты не говоришь им, мама?

И тут внутри Эльрицы словно что-то надломилось. Она тяжело опустилась на стул и с рыданиями уткнулась в ладони. Мальчик молча стоял в дверях, не меняясь в лице. Боганис и Травер подождали, пока стоны не начали утихать и женщина не подняла лицо.

— Если мы в состоянии чем-нибудь помочь… — начал Боганис.

— Он больше не может, — пожаловалась она. — Но его не отпускают. Они не хотят, чтобы он бросил!

Боганис подошел к ней. Он понял, что она говорит о старике.

— Кто его не отпускает?

— Остальные. Кребс и все другие. Они не могут обойтись без него, а он больше не может!

— Кто он? Твой дед?

— Он мой отец! — крикнул мальчик.

— И мой муж, — прошептала еле слышно Эльрица.

Боганис сел рядом с ней, а Травер вновь уставился на снимок с мужчиной и гигантской меч-рыбой.

— У вас такая большая разница в возрасте? — удивился Боганис.

— Сальмо только на год старше меня.

Боганис выпрямился на своем стуле и с изумлением посмотрел на Эльрицу:

— Да, но каким образом?

Травер показал на фото:

— Сальмо — это он?

Эльрица кивнула.

— Я так и подумал… тут что-то не так… — пророкотал Травер.

— Снимок сделан несколько лет назад.

Боганис ничего не мог понять.

— Он болен?

— Вся беда в церемониях, — сказала Эльрица. — Это из-за них он стал таким.

Тобис подошел к Траверу. Оба уставились на фотографию.

— Он был с… был с… с-самым лучшим рыб-ба-ком! — сильно заикаясь, сказал Тобис. — Меч-рыба была с-самой большой из всех, каких когда-либо в-в-видели люди. — Он выбежал в прихожую и вернулся с жезлом, который Сальмо использовал во время церемонии. — С-смотрите!

Длинный жезл был не чем иным, как наростом гигантской меч-рыбы с приклепанной к нему серебряной пластиной.

— Она м-мотала его п-по м-морю три дня, п-преж-де ч-чем он ее вытащил на б-берег! — с гордостью проговорил Тобис.

— А потом они выбрали его церемониймейстером, — сказала Эльрица.

— Церемониймейстером? — переспросил Боганис.

Охотник сделал глубокий вдох.

— Это все началось несколько лет назад, когда в Пеше появилась ОНА…

— ОНА?

Боганис передал жезл Траверу, который тут же взвесил его в руке, а потом уселся на стул и стал слушать.

— Она пришла из Администрации Замка. Ее зовут Аранея.

Оба мужчины выпрямились на стульях так резко, что Эльрица удивилась и тут же спросила, не знают ли они ее.

— Да, мы слышали о ней, — ответил Боганис.

— В то время здесь никто ее не знал… Хотя старый Барс утверждал, что в действительности она тут родилась, только очень-очень давно, — продолжала Эльрица. — Но этого не может быть, потому что она достаточно молода! Я думаю, моего возраста. Может, чуть старше… Но старый Барс обычно не говорил чепухи. Он знал старую историю о мужчине, которого звали Немо. Такую давнюю, что, когда она произошла, еще и самого Барса не было на свете, а Пеш состоял из двух десятков хижин на скалах.

— Хотелось бы послушать эту историю, — сказал Боганис.

Впервые они увидели то, что было похоже на улыбку в ее глазах. Женщина, похоже, очень любила рассказывать.

— В старое время, когда Замок был еще молодым, — начала Эльрица, — тогда жил здесь, в Пеше, рыбак, которого звали Немо. Он был человеком, с которым считались не только в поселке, но и во всех северных окраинах. Немо слыл хорошим человеком. Он был огромным, как скала, трудолюбивым, веселым и всегда готовым прийти на помощь. Поэтому ничего странного, что Немо стал первым процессором поселка.

Однажды в поселке появилась незнакомая женщина. Говорили, что она из Центрального Корпуса — ведь все понимают, что оттуда редко приходит кто-нибудь достойный, — но никто не знал точно. Во всяком случае она казалась иной, чем все женщины поселка. Приезжая одевалась в пестрые наряды, а ее черные как уголь волосы развевались на ветру. Можно только догадываться, по какому поводу она сюда прибыла. Большинство жителей считало, что к нам, на продуваемый ветрами скалистый берег, приходят только те, кто спасается бегством.

Немо пожал плечами и ответил, что ему все равно, откуда она пришла. Ему нужна женщина, чтобы следить за домом и готовить еду. Ну он и взял ее в домоправительницы. Немо был мужчина молодой, и, как и следовало ожидать, вскоре они поженились. А потом в их семье родилась дочь.

Сначала Немо искренне радовался и всем рассказывал о своем счастье, но вскоре он начал меняться. Раньше мужчины поселка вместе занимались починкой снастей, и Немо при этом всегда оставался душой компании. Он постоянно рассказывал смешные истории и вечно делился со всеми своими мастерскими секретами. С рождением дочери Немо начал становиться все более и более замкнутым. Когда другие пытались с ним заговорить, он отвечал, как правило, только на важные вопросы, а остальные словно пропускал мимо ушей. Если же кто-то заговаривал о его жене и ребенке, он тут же менялся и взгляд его становился полным печали.