Онлайн книга «Большая книга ужасов — 7»
|
Кладбище было окутано многозначительной, сосущей тишиной. Все живое – если и было там что-то живое – отступило в страхе перед кем-то и чем-то, чье присутствие ощущалось, буквально висело в воздухе. Анька опаздывала уже на полчаса. Лишь в половине третьего Филька услышал, как шуршат на аллее шины ее велосипеда. Около кладбищенской ограды Анька остановилась и, не слезая с велосипеда, стала озираться, оперевшись одной ногой. Спрятавшегося Хитрова она пока не видела. Иванова была в светлой дутой куртке с накинутым на голову и туго завязанным под подбородком капюшоном. Окутанная белой дымкой тумана, она сильно смахивала на современный вариант спортивного привидения. – Эй! Призрак одинокого велосипедиста! – негромко окликнул ее мальчик. Анька резко повернулась на его голос. – Это ты, Филька? – спросила она нервно. – Нет, я призрак одинокого хорошиста! Тридцать лет назад я потерял тут свой дневник, и до сих пор дух мой бродит и ищет его! – провыл Хитров. – Я почти ничего не вижу в темноте. Еле доехала. У меня же очки минус семь, – с облегчением сказала Анька. – Минус семь – это как? – А так. Без очков с пяти шагов яблоко от груши не отличишь, а от человека только смазанные контуры остаются, – вызывающе, словно ожидая, что он засмеется, произнесла Анька. Но Филька не засмеялся, хотя лишь теперь осознал, зачем Иванова носит такие телескопы. Раньше это его почему-то не занимало: ну носит и носит. Теперь же он ощутил, что его уважение к Ивановой возросло вдвое. Какую же храбрость нужно иметь этой хрупкой девочке, чтобы ночью одной ехать в лес на велосипеде, и куда – на кладбище, где Красноглазый палач мерзнет в могиле без своей простыни!!! 2 Кладбище встретило их мертвой тишиной. Казалось, стук их сердец повисает в воздухе и, как удары набатного колокола, разносится между безмолвными могилами. Филька шел чуть впереди, держа в руке черную простыню. За ним, придерживая его за локоть, двигалась Анька. Старинные надгробия были покрыты тонкой белой изморозью. На некоторых из них виднелись следы птичьих и собачьих лап, но лишь следы: ни птиц, ни собак видно не было. Казалось, из живых на этом огромном кладбище только они двое, все же остальное безраздельно принадлежит царству смерти. – Мы не заблудимся? – шепотом спросила Анька. Говорить громко она не осмеливалась – и так казалось, их слова слышны повсюду и даже проникают под землю, где белеют в гробах давно погребенные кости. – Все время прямо... Тш-ш! Пришли уже! Филька свернул на узкую тропинку, ведущую между двумя рядами оградок. Вскоре впереди забелел знакомый обелиск. Плакальщица, согбенная все в той же неестественной, немного театральной позе, продолжала нести свой скорбный караул. Только теперь Хитров заметил, что край носа у нее отбит. Давно ли? Он не мог вспомнить, было ли так в прошлый раз. Невольно он перевел взгляд дальше, где, окруженный с трех сторон разросшимся кустарником, лежал массивный необработанный камень с высеченными на нем страшными буквами. Казалось, те, кто хоронил палача, специально выбрали ему такое массивное надгробие, чтобы плотнее вдавить его в землю, исключить новое явление его миру. Друзья подкрались ближе и остановились, притаившись в тени, отбрасываемой большим гранитным монументом, из которого, словно из тлена земли восставшие, рвались три оперные дивы с растрепанными каменными волосами. Схематично высеченный на нижней части монумента самолетный винт позволял судить об обстоятельствах их гибели. Земля на могиле у палача оставалась нетронутой. Ямы, в которую Хитров угодил вчера, не было. Но что самое странное – исчез и след от ноги Петьки, который он оставил сегодня днем. Могила засосала его, как трясина засасывает свою добычу, и так же, как и трясина, разгладилась над ней... Фильке это совсем не понравилось, и он предпочел держаться от оградки на почтительном расстоянии. Черная простыня в его руке слабо трепетала и то тянулась к могиле, то вяло обвисала. – Смотри, все зарыто. Он не выходил еще, – с облегчением сказал Филька, надеясь про себя, что Красноглазый мертвец, писавший им грозные послания, останется в могиле. В конце концов, до рассвета оставалось всего несколько часов, а самый пик ночи уже минул. Не может же он выходить наружу каждую ночь? Или может? Неожиданно Анька напряглась. Ее ладонь, привлекая внимание, скользнула по рукаву Филькиной куртки. – Ты слышишь? Слышишь? Мальчик честно прислушался. – Не-а. – А я слышу... Земля дрожит. Чавкает что-то, сопит, хрипит... Все ближе! Я боюсь! Анька неотрывно, с почти физически ощущаемым ужасом смотрела на камень. Филька не обладал таким тонким слухом, но доверял тому, что слышала Иванова. У людей со слабым зрением все другие чувства – обоняние, слух – обостряются, словно спеша заполнить образовавшийся пробел. Черная простыня слабо замерцала в темноте, потянулась к могиле всеми четырьмя своими краями. С каждым мгновением свечение ее усиливалось. Это выглядело так зловеще, что Филька готов был бросить ее, но внезапно понял, что не может разжать ладонь. Пальцы, вцепившиеся в простыню, больше ему не повиновались. Мальчик ощущал, как простыня против его воли влечет его к могиле, притягивает к мертвой, словно из белого гипса вылепленной траве, под которой что-то чавкало, упорно продиралось наружу... 3 – Помоги же! Да помоги! Меня притягивает! – полушепотом крикнул Филька, стремясь разжать пальцы. Рука ему уже не принадлежала – начиная от локтя она была уже чужая. Затруднительно было сказать, то ли побелевшие костяшки пальцев сжимали теперь простыню, то ли простыня сама с потусторонней силой обвилась вокруг ладони... – Нет! Не хочу! Хитров едва узнал свой голос, осипший, истончившийся от страха. Он попытался пошевелить другой рукой, и ему почудилось, будто и другая рука тоже... нет, другая рука еще слушалась. Борясь с простыней, он рванулся назад и успел вцепиться свободной рукой в ограду ближайшего памятника. Он ожидал сильного сопротивления, ожидал, что простыня потянет его, но она внезапно прекратила увлекать его к могиле и развернулась в воздухе, точно скатерть-самобранка... «ПРОБИЛ ЧАС! СЕЙЧАС ВЫ УВИДИТЕ МЕНЯ!» – расползлась светящаяся зеленая надпись. В следующий миг огромный гробовой камень, подминая траву, откатился в сторону. Земля на могиле провалилась – вначале в центре, а потом и по краям... Анька дико завопила и, чтобы не видеть, закрыла ладонями стекла своих очков. Филька же, напротив, словно оцепенел и, находясь в этом странном скованном состоянии – полусна-полуяви, – не мог оторвать глаз от могилы. Он увидел, как из-под разверзнувшейся земли высунулась белая раздувшаяся рука со следами тления. Вслед за рукой показался потемневший саван и белое, круглое, как шар, лицо. Черты лица как-то сразу ускользнули, смазались из памяти. Он запомнил лишь устремленные на него красные неподвижные глаза, горевшие не злобой даже, а холодной как лед ненавистью... |